Морана
Шрифт:
— Комаровская развилка: следующая остановка Парк Челюскинцев! Конечная!..
Выйдя под слепящее сияние июльского солнца, Александра поправила лямки сумки, сейчас притворяющейся рюкзачком, и без особой спешки направилась вглубь не самого благополучного минского предместья. До революции здесь сначала была деревня, растущая в сторону близкого города: затем отстроили десяток придорожных трактиров, где по вечерам «гудела» разная непритязательная публика вроде мелких торговцев и пролетариев-люмпенов, у которых «душа горела» всегда, а вот в кармане только вошь на аркане. Еще дальше стоял пяток окраинных кабаков, где лихие люди гуляли ночи напролет, на честно награбленное и уворованное… Долгое время ветра перемен, гуляющие по стране, обходили Комаровку стороной: ее почти не затронули лихие годы становления советской власти, разве что все питейные закрыли и частью снесли — и только с десяток лет назад у минского горкома дошли руки до проблемной окраины. Первым делом начали осушать болото, устроив тем самым геноцид местному поголовью
«У каждого второго папиросы в зубах и своеобразная походка. М-да, человеческий зоопарк как он есть…»
Время от времени останавливаясь и словно прислушиваясь к чему-то, беляночка все увереннее сворачивала с улочки на улочку, предупредительно огибая не замечающих ее местных обитателей. Пару раз ей вообще пришлось обходить по соседним переулкам небольшую отару овец во главе со старым козлом; а потом протискиваться мимо дюжины коз, почему-то гуляющих отдельно от своего бородатого «предводителя». Наконец Саша начала замедлять шаги, издали осматривая очередное подворье с довольно основательной оградой: покружив вокруг и насчитав четыре разных подхода и неочевидный пятый (причем им явно регулярно пользовались), девица-красавица наконец пододобралась вплотную к калитке в глухом двухметровом заборе. Через минуту из-за него неуверенно заворчал пес, начав позвякивать цепью своей привязи; просунув влажную носопырку в щель между сучковатыми досками, он шумно принюхался к гостье и удивленно-радостно зафыркал. Закончив осматриваться, пришелица с короткого разбега перемахнула забор, почти бесшумно приземлившись за спиной крупного лохматого кобеля: тот правда от неожиданности поначалу опасливо отскочил и оскалился, но почти сразу же спрятал желтоватые клыки и начал бешено вилять хвостом. Умильно повизгивая, четвероногий страж всеми силами выказывал неподдельную радость: осторожно обнюхал и верноподданически лизнул узкую девичью ладошку, затем осторожно подставил под нее свою лобастую голову — и уже через минуту смешно оттянул брыли, млея от уверенных поглаживаний и почесываний.
— Ну все, подлиза, хватит пока с тебя.
Поднявшись на низенькое крылечко добротного дома на кирпичном основании, гостья легонько потянула потертую ручку — и беззвучно хмыкнула, когда толстая створка едва заметно подалась. Скользнула внутрь, и мягко ступая по грязноватым плахам пола, подошла к перегородке из тонких тесаных бревнышек — где замерла в недвижимости, чуть прикрыв глаза. Минут через пять вздохнула, словно закончила выполнять не самую приятную работу, и скинула с плеч рюкзачок: порывшись, достала и натянула тонкие полотняные перчатки — не ради конспирации, а из банальных соображений гигиены. Толкнув внутреннюю дверь, спокойно зашла, невольно поморщившись от витающей в воздухе какой-то кислятины и густого аромата жареного мяса. Вернее, уже пережаренного: погасив огонек примуса и сдвинув яростно шкворчащую сковороду на посыпанный хлебными крошками стол буфета, Александра уделила внимание собравшейся за столом компании. Грузный и начавший понемногу заплывать дурным салом здоровяк лет тридцати, которого внезапный сон сморил прямо за обеденным столом — сочно похрапывая, он придавил щекой недавно выскобленную столешню, и судя по всему, видел что-то очень приятное. Напротив него прямо на лавке прикорнул жилистый уголовник похожего возраста: с десятком характерных белесых полосок-шрамов от ножа и обильными нательными росписями — среди которых выделялась довольно талантливая картинка писаря, склонившегося в работе над своей конторкой. Возле буфета обмяк на стуле третий мужичок вида откровенно затрапезного — зато с навыками готовки, о чем свидетельствовали порезанные кольца лука и пласты свежего мяса, а так же кухонный нож, валяющийся на полу возле его ослабевшей руки.
Поморщившись от чада, Саша мимоходом распахнула форточку и прошла в соседнюю комнату, где в продавленном креслице тихо сопел старичок благообразного вида. Даже, можно сказать, профессорского — вот только университеты его были сплошь тюремными, начинаясь с сибирской каторги еще во времена царской России. Очень авторитетный товарищ с множеством криминальных заслуг, стойкий
— Замри.
Обмякнув, матерый урка пару раз моргнул, все больше мутнея взором, затем радостно улыбнулся и послушно кивнул.
— Где то, что ты хранишь?
— В будке… У Жужика… Днище, там замок…
— Где ключ?
Продолжая светло улыбаться, «профессор» медленно расстегнул рубаху и вытянул из-за ворота основательно засаленный шнурок с парой разноразмерных ключей. Страдальчески морщась, девушка стянула их с цыплячьей шеи и перешла ко второму пункту обязательной программы:
— В городе есть «медвежатники»?
Моргнув, дедушка неуловимо изменился: даже его голос стал чуть ворчливей и приобрел едва заметные нотки сожаления:
— Хороших нет. Есть пара шниферов[4], но они все больше себе разную мелочишку на молочишко подламывают…
— А я слышала, что в Минске можно сыскать настоящего «медвежатника» из старых?
Подумав, живая справочная по всему минскому криминалитету с большим сомнением предположила:
— Фима, что ли? Да он же бацильный-доходной, после Воркуты дотлевает… Люди говорят, он уже и агрегатом[5]вовсю пользуется — а раз на иглу присел, то скоро его землей присыпят…
— Кто еще о нем знает?
Вновь подумав, старичок назвал три клички и вновь замер в блаженном безмыслии.
— Вставай и иди за мной.
Улыбаясь как патентованный дебил, ветеран криминального мира перешел в общую комнату, где занял свое законное место на торце стола. Саша же, подхватив в одну руку доску с сырыми кусками мяса, а другой подцепив ведро с питьевой водой, вышла прочь: при виде нее лежащий в теньке с вываленным языком кобель подскочил на ноги и яростно завилял хвостом. Недолго: унюхав постную свининку, собакен жалобно заскулил, и… И покорно подставил шею, когда блондиночка потянулась к карабинчику длинной цепи, приковывающего лохматого стража к грубо сколоченной будке. Причем так хитро расположенной и огороженной поленницей березовых чурбаков, что вход в собачье обиталище со двора было практически невозможно разглядеть — а вот сам двор для пса был как на ладони.
— Ешь, бедолага.
Пока пес недоверчиво-радостно обнюхивал выложенное перед ним богатство, а затем жадно давился неожиданным угощением, девушка щедро плеснула воды в мятую жестяную миску и прошла к будке. Заглянула внутрь, затем, поглядев по сторонам, оторвала от одного из чурбачков пару кусков бересты — на один оперлась коленкой, когда присела и заглянула в глубину домика Жужика, из которого мощно перло запахом псины. А вторым подцепила и сдвинула истрепанную тряпичную подстилку, довольно быстро обнаружив неприметную дырочку замочной скважины: причем сам замок проблем не доставил, а вот чтобы поднять крышку, к которой изнутри прикрепили лист металла, пришлось повозиться и использовать малый инструментальный набор. Вытянув потрепанный чемоданчик и вернув все в прежнее состояние, беляночка звучно чихнула и поглядела на обитателя будки, что медленно кружил по двору, вынюхивая что-то только ему и интересное. Шагая к крылечку наперевес с добычей, мимоходом потрепала холку кобеля — а когда зашла в дом, то занялась не чемоданом, а устроила ревизию буфету, по итогам которой опять порадовала пса вкусной мозговой костью с ошметками срезанного недавно мяса.
— Так…
Воспользовавшись вторым из ключей и с облегчением кинув шнурок на столешню, Александра открыла чемоданчик, критически оглядела его содержимое и отделила пару пачек бумажных червонцев и пяток самодельных упаковок потрепанных трех и пяти рублевых купюр. Едва слышно звякнувший металлом полотняной мешочек проигнорировала; брезгливо ткнув указательным пальчиком в потертый наган с почти стершимся воронением, с легким интересом освидетельствовала клейма с годом его выпуска.
«О, ровесник русско-японской войны? Почти раритет».
Отложив наособицу несколько купюр и переложив остальную добычу в свой рюкзачок, блондиночка закрыла деньгохранилище, в котором оставалась еще очень неплохая сумма (правда все больше мелкими купюрами), и вернула грязный шнурок его владельцу. Затем поочередно осмотрела все живые составляющие «сонного царства»: те в ответ начали понемногу оживать, вот только пробуждение уголовничков вышло не самым приятным, потому как тела очень сильно онемели. Даже чрезмерно сильно: дернувшись было подскочить на ноги, жилистый свалился на пол и уже оттуда сдавленно прохрипел пару ругательств. Остальные по жизни были более спокойными (или тормознутыми) поэтому просто хлопали глазами, вертели головами и удивленно разглядывали юную красивую девку, невесть каким образом оказавшуюся там, где ей было не место. Чистенькую, ухоженную и можно даже сказать холеную, уже приятно-гладкую… Меж тем Саша перешла к третьему пункту обязательной программы своего визита: