Мордоворот
Шрифт:
— Здорово, Рафик, — привстав из-за стола, Сева протянул руку, — жена вот на даче, а я решил немножко расслабиться. Ничего киски, а? — он кивнул в сторону девиц, — выбирай любую! Девицы кокетливо хихикнули.
— Надеюсь, ты не только за этим меня позвал, — улыбнулся в ответ Рафик.
— Да, да, конечно. — Сева сразу посерьезнел. — Садись к столу, поговорим.
— А вы, девочки, пока погуляйте, мы вас попозже позовем.
— Да, Рафик, давно мы с тобой не виделись, — сказал Сева, когда девушки вышли в другую комнату и закрыли за собой дверь, — дома тебя застать невозможно. Ты, я слышал, компьютерами занялся? — Сева сладко
— Хочешь и меня к ним присоединить, — криво усмехнулся Рафик.
— Нет, конечно, мы же друзья. Мои ребята тебя не тронут. Сева открыл бутылку виски и разлил по рюмкам.
— Давай выпьем!
Некоторое время они молчали.
— А отбойщика [1] ты себе неплохого завел, — вдруг нарушил молчание Сева и налил еще по одной. — Я уже слышал о ваших похождениях.
— Да, но каким образом? — Рафик был по-настоящему удивлен. Подобная осведомленность его ошарашила.
1
«Отбойщик» на блатном жаргоне означает «телохранитель».
— Знаешь кого он вчера уделал в «Фазане»? Жору Китайца. Парень твой действительно здоров, ведь у Китайца чуть- ли не черный пояс!
Рафик уже кое-что слышал про Китайца. Это был жестокий и опасный бандит с «мокрым» стажем. К группировке Севы он не имел никакого отношения и Рафик не мог понять, к чему весь этот разговор.
— Китаец — любимчик Принца, — пояснил Сева, — я тебе рассказывал про этого козла.
Принц возглавлял соседнюю группировку рэкетиров и был одним из самых опасных конкурентов Севы. Для достижения своих целей он не гнушался самыми грязными методами: похищал детей кооператоров, пытал их жен, и насобирал в свою команду таких подонков, что даже матерый бандит Сева был по сравнению с ними невинен, как новорожденный младенец. Сева и Принц постоянно враждовали, т. к. последний время от времени пытался прибрать к рукам Се- вину территорию. После последней разборки, где оба потеряли по нескольку бойцов, между ними установился вооруженный нейтралитет.
— Вчера мне позвонил Принц, — продолжал Сева, — он визжал как свинья, которую кастрируют. После драки Китаец узнал у халдеев кто ты такой и откуда. Принц требовал твоей головы и головы твоего парня.
— Гы-гы-гы, — вдруг рассмеялся он, — я сказал, что пусть сперва пососет у дохлой обезьяны!
Сева не на шутку развеселился.
— В моем районе вздумал распоряжаться, сявка!
— Но ты все же будь поосторожнее, — он опять стал серьезен, — от этой скотины можно ожидать любой пакости!
— А боец у тебя, что надо! — осушив одним глотком свою рюмку и закурив сигарету, сказал Сева, — от «дикарей» он тебя защитит, а пока Сева жив, других можешь не бояться. Пока Сева жив, задумчиво повторил он и нахмурился. Пока...
— К черту, Рафик, давай пить, — Сева стряхнул с себя задумчивость и потянулся за бутылкой.
— Эй, телки, сюда!..
В три чеса ночи веселье было в полном разгаре. На ковре валялись пустые бутылки, а роскошно сервированный стол, теперь напоминал свинарник после замлетрясения. По «видику» крутили порнуху, но на экран никто не смотрел.
«Там на каждой площадке конвой.
Три доски вместо мягкой постели, ,
А на крыше сидит часовой,
Положив автомат на колени» — фальшиво завывал Сева, неумело аккомпанируя себе на гитаре.
«Не печалься любимая.
За разлуку прости меня...» — подпевали обе девицы, стряхивая пепел на ковер. Одна из них, с которой Сева успел побаловаться, была совсем голая. Другая, предназначенная для Рафика, еще сохраняла на теле остатки одежды, а именно трусики и лифчик. Она, ее звали Леной, была симпатичной, крепко сбитой блондинкой с короткой стрижкой. Кокетливо хихикая, девица прижималась к Рафику полной грудью и гладила его рукой по животу. Рафик был в стельку пьян. Комната плыла и качалась перед глазами, а Севины вокальные потуги доносились до слуха приглушенно, как бы издалека.
— Я поехал! — ухватившись за плечо девицы, он с трудом поднялся на ноги.
— Куда ты в таком виде! Оставайся у меня. Ленка, проводи гостя в спальню. А мы с тобой еще споем. — Сева схватил свою даму за талию и, запрокинув ей голову, стал жадно целовать в шею.
В спальне Лена помогла Рафику раздеться и, быстро сняв трусики и лифчик, легла рядом. В свете ночника ее кожа отливала перламутром. Рафик прижал к себе упругое послушное тело и почувствовал как закипает в нем кровь. В комнате установилась тишина, нарушаемая только стонами, вздохами и скрипом кровати.
III Олег Селезнев
— Явился наконец, — недовольно сказала Светка, открывая дверь. — Я тебе говорила, кажется, что если приезжаешь так поздно, ночуй у своих родителей!
В квартире как всегда было грязно. В спертом воздухе ощутимо пахло использованными пеленками, которые Инна Владимировна имела обыкновение разбрасывать по комнате, вместо того, чтобы отнести в ванную. Она ушла с работы и сидела дома вместе с моей женой, потому что Светка одна не справлялась с ребенком. Инна Владимировна была любящей матерью и не могла оставить дочь без помощи. Теперь они не справлялись вдвоем. Споткнувшись о ведро с грязной водой, которое Инна Владимировна, вымыв пол, а вернее, развозя по нему грязь, почему-то оставляла в самых неожиданных местах, я в очередной раз мысленно проклял себя за то, что согласился переехать к теще.
— Опять пил, да? — продолжала изобличать Светка. Она была не в духе и нарывалась на скандал, — сколько это может продолжаться. О Господи, и за что мне такие мучения!
Подавив всколыхнувшееся внутри глухое раздражение, я молча протянул ей толстую пачку денег, полученную сегодня от Рафика и собрался проскользнуть в ванную. Однако отделаться от жены было не так просто. Распаляясь от ощущения своей безнаказанности, она продолжала перемалывать мои косточки.
— Где ты шляешься, у любовницы небось был!
Тема любовницы, которой у меня не было, неизбежно становилась на повестку дня во время семейных ссор. Инна Владимировна неизвестно почему считавшая меня бабником, постоянно нашептывала Светке всякие гадости. По ее представлениям я был сексуальным маньяком, бегущим по жизни со спущенными штанами. Возможно именно по этой причине она иногда, вроде как случайно, появлялась передо мной в столь откровенном неглиже, что у меня скулы сводило от отвращения.
— Ну, что молчишь, скажи уж прямо, кто она!