Море Имен

Онойко Ольга

– Двух? Я не понимаю. Ты хочешь уничтожить Летена, но как это поможет тебе попасть к Морю Имен?

Ясень впервые взглянул на сына: коротко, насмешливо блеснули узкие черные глаза.

– Во дурака родил, – удрученно сказал он. – Ты о чем все эти дни думал? С гаремом баловался? Ну да, когда тебе еще целый гарем выдадут, пущай и немытый. А еще меня попрекаешь развлечениями. К Морю Имен, Алик, поведешь меня ты.

– То есть как?

– Так же, как водил Воронова за мной, – сказал Ясень и подпер рукой подбородок. – У тебя неплохо получалось. Видишь ли, я могу выйти к Реке, но не дальше. Чтобы добраться до устья Реки, нужен лоцман. Я пробовал добраться на Нефритовой Электричке, но не смог. Очень страшно. Особенно когда просыпаются проводницы.

– Папа, – оторопело выговорил Алей, – ты о чем вообще?!

– О дакини, – как ни в чем не бывало пояснил Ясень. – Проводницы Нефритового Экспресса – дакини.

Алей отвел взгляд.

Он толком не понимал, чье это знание – Улаана ли, сведущего в мифологии буддизма, или его собственное, он и об этом тоже где-то читал… Дакини, буддийские богини-демоницы, невыносимо страшные обликом танцовщицы Пустоты, пожирательницы плоти. Они являются к ступившему на путь Просветления, чтобы помочь избавиться от иллюзий и от привязанности к сансаре, прекрасной сансаре, полной дождя и тумана, огня и железа, душистых цветов и сладкого женского смеха…

Проводницы Нефритового Экспресса.

– Там плацкартный вагон только один, – сказал Ясень. – Но когда они просыпаются, это становится неважно… Серебряные рельсы, яшмовые шпалы. В конце пути они идут прямо по пляжу Последнего моря. Как в Феодосии. Но я пришел к выводу, что проще найти лоцмана и проплыть по Реке.

Алей кривовато ухмыльнулся.

– Дакини не выдают белья?

– И чая не приносят, – подтвердил Ясень. – Кстати, к вопросу избавления от иллюзий. Алик, ты должен был по крайней мере понять, что это все ненастоящее.

Он широким жестом обвел степь от горизонта до горизонта. Все попало под этот простой и немыслимый приговор – небо, земля, трава, закутанная в туман река, тысячи людей и коней. Ясень стал серьезен и спокоен, и озноб пробрал Алея до костей. Смутно вспоминались былые странные подозрения и неуместные догадки. Они подталкивали бы к выводу, наводили бы на мысли, если бы…

Нет.

Невозможно в принципе.

– Ненастоящее – в смысле майя-иллюзия? – на всякий случай уточнил Алей.

– Ненастоящее в прямом смысле. Настоящего кровопролития таких масштабов я бы, пожалуй, не осилил. Говорю же – я самый гуманный цивилизованный человек.

– Папа, – безнадежно начал Алей, – но люди – живые…

– Хватит, – оборвал его Ясень. – Должен же хоть кто-то говорить с тобой не загадками, пусть это буду я. Ты в курсе, что вода Реки Имен по сути является информацией – символами, понятиями et cetera. Вода Моря Имен – тоже. И сами Река и Море суть символы. У символов есть воплощения. Поскольку Река и Море – обобщения высочайшего порядка, то их воплощения могут быть как реальными, так и мифологическими. Шаманская река Энгдекит, текущая из Верхнего в Нижний мир. Небесный и подземный Нил. Реальные Нил, Ганг, Хуанхэ, Волга. Само время, кстати, тоже проявление Реки Имен. У нее так много проявлений потому, что она ближе к вещному миру и к человеческому сознанию. Попасть к ней сравнительно легко. Море Имен неизмеримо дальше. Эта сущность – надчеловеческая. Нечеловеческая. Разные философские понятия вроде вечности и бытия – только ее частичные проявления. Если при определенной подготовке можно поплыть по Нилу и доплыть до Небесного Нила, то попасть к Морю практически нереально. Единственное условно-доступное его воплощение – это Последнее море монголов. Римское Mare nostrum не годится. Я проверял.

Алей слушал молча. Что-то он понимал, что-то – нет, но недостающие детали одна за одной встраивались в систему.

Ясень замолчал и внимательно посмотрел на сына.

Алей глядел мимо отца – вдаль, в туман, туда, где голубовато-белая дымка незаметно переходила в облака. Странная иллюзия преследовала его: казалось, что земля под ногами греется и гудит. Там, внизу, мчались, медленно пробивая себе путь к поверхности, огненные и железные адские реки…

– Дойдя до Последнего моря, – сказал Алей, слыша себя будто со стороны, – ты попытаешься уплыть по нему в Море Имен?

– Не совсем так, – сказал Ясень. – Во-первых, я не попытаюсь, я уплыву. А во-вторых, ты поведешь меня.

– А если я откажусь?

– С чего бы? – вдруг улыбнулся Ясень. – Можем Иньку с собой взять.

– Иньку мама ждет. И друзья.

Ясень фыркнул.

– Ты о времени беспокоишься? Не беспокойся. Время здесь отдельное, можно подвинуть. Ну-ну-ну, Алик. Зря я тебя, что ли, тренировал?

– Так ты меня тренировал, – медленно проговорил Алей.

– А ты не догадался, что ли?

– Догадался, – соврал Алей и помрачнел, хотя более мрачным, казалось, стать было нельзя.

– Не грусти, – сказал ему невозможный и непостижимый отец, – а то прыщи будут. Слушай вот лучше. Эх, жаль, гитары нет!

И он негромко, вполголоса, запел:

Небо молнии мечет, золотые вьются арканы,беглым пламенем светят их искрящиеся края.От зари утра до утра, с океана до океанапростерлась воля моя.Мир струится и каплет, озаренный до окоема.Поднимается Солнце над расплавленною волной,и летят его сыновья от дверей лучистого домак зеленой ночи земной.Сбить печати печали! И мечами блещут зарницы,Встала радуга крепким луком, щит лежит ковылем.Поднимайтесь! В путь! И заржут жеребята и кобылицынад галькой Моря Имен.

Великий хан пел, а ветер все усиливался, и низкие облака расходились, оставляя только сияющее белое полотно в вышине, так похожее на небо Старицы. Дождь кончился, рассеивался туман, все явственней становились очертания войска, готового к бою. «Пойдем быстро и ударим с разгону, – сказал хан. – Первый вал должен смыть передовой полк». Алей почти не слышал его. Слова сливались с гудением ветра. Море Имен, Последнее море, совокупность и источник любых понятий, любых явлений… тихий, чистый безлюдный пляж с жемчужно-белым песком и причудливо извитыми раковинами, ласковый прибой, пенные гривы волн. Серебряные рельсы проложены прямо по песку. Нефритовая Электричка, достигнув места назначения, замедляет ход. Многорукие, клыкастые, с кроваво-алой кожей, в ожерельях из отрубленных голов дакини выходят из нее и преображаются в прекрасных благих духов. Олицетворения Пустоты, которая сама лишь один из аспектов Моря…

Отец велел Улаану-тайджи отправляться к своему тумену. Спускаясь с кургана, Алей ощутил, как задрожала земля, когда десятки тысяч лошадей одновременно сорвались с места.

Глава 10

Линкообмен

Всей битвы Улаан не видел. Его тумен шел в бой с третьим валом Орды, а Хурамша-нойон меньше всего хотел докладывать повелителю о гибели наследника. Закованный в золоченую персидскую броню, окруженный нукерами, Алей смотрел на поле сражения со стороны, поднявшись на невысокий увал. Доспех оттягивал плечи. Лук в саадаке и меч в ножнах дразнили, тянули руки к себе. Желания Улаана-тайджи и желания Алея Обережа вновь противоречили друг другу: один страстно стремился в гущу битвы, другой хотел бы этой битвы никогда не видеть. Конфликт прерываний стал острее, чем когда-либо. В глазах темнело. Алей стискивал зубы, натягивал поводья так, что жеребец мотал головой и пятился. На поле боя трудно было различить что-либо даже наметанным взглядом Улаана-тайджи. Он понял только, что передовой полк не удалось сшибить одним ударом. «Летена так просто не одолеть… – и тут мысли Алея снова смешались, он подумал с досадой монгольского царевича: – Что он им сказал? «Ни шагу назад»? – опомнился и впился ногтями в ладони.