Море Нопы
Шрифт:
Второй этаж производил впечатление недавно надстроенного, еще не тронутого всем этим восточным великолепием. Мы прошли мимо запертой двери, остановились в конце коридора, где крыша шла на скос. Я ожидала увидеть уютную мансарду и не ошиблась. Когда Шахерезада отворила дверь, передо мной предстала голая, обшитая вагонкой комнатушка. Не хватало только пишущей машинки «Ремингтон» и пары бутылок «Вальполичеллы», чтобы почувствовать себя бородатым писателем. Шахерезада сказала:
– Могу принести раскладушку, – и уставилась на меня выпуклыми глазами, жирно обведенными черным карандашом где-то пару дней назад.
– Подходит, – сказала я.
– На отдыхе мало что нужно, – сказала она. – Главное – море рядом.
– Вы правы, – ответила я.
Она не уточнила, что купание в этом районе запрещено, и я промолчала.
– Восемнадцать есть? – спросила она и тут же добавила, мигом заслужив сто баллов. – А, какая разница… Хочешь пить?
Я сказала: хочу. Мы спустились вниз, Шахерезада предложила мне сесть на диван и удалилась. Вернулась почему-то с тремя банками холодной пепси-колы. Уселась в кресле напротив. Вид у нее был такой, будто ей осточертел праздник жизни. Она пила, обмахивалась веером и разглядывала меня без всякого стеснения, словно собиралась написать портрет.
– Ничего, что у меня паспорт утонул? – спросила я.
– Ничего, – сказала она и попыталась положить одну ногу на другую. Непростая операция, если ты весишь больше центнера.
От ледяной газировки у меня сводило челюсть. Банка покрылась бисеринками воды, я то и дело вытирала ладонь о шорты.
– Значит, тебе негде жить, паспорт утонул, – сказала Шахерезада и тихонько усмехнулась.
В животе у нее что-то заколыхалось, так, что она сделалась похожа на удава, только что проглотившего кролика.
– Если честно, кошелек тоже утонул. И вообще – все утонуло, – ответила я.
Шахерезада покачала головой и жалостливо сложила пухлые губы: ай-ай-ай, точь-в-точь торговка на восточном базаре, которая разрешает взять в долг по доброте душевной. Она о чем-то надолго задумалась. Комнату укутала тишина, как будто мы попали в снегопад и между нами быстро росли сугробы. Я испугалась, что она уснет, а когда очнется, не узнает меня. Чего доброго, поднимет шум. Я кашлянула. Шахерезада встрепенулась и посмотрела на меня с непонятным страданием во взгляде. Она отставила банку на столик, рядом с веером, поднялась, грузно опираясь на подлокотники кресла, махнула: пошли. От этих жестов я чувствовала себя служанкой во дворце. Перед моими глазами стояли отпечатки ее толстых пальцев на запотевшей банке – так же легко она могла бы одной ладонью обхватить чью-то шею. Я помотала головой, отгоняя нелепые мысли, навеянные, должно быть, полумраком и тяжелыми ароматами, подходящими какому-нибудь скорбному ритуалу. Мы опять поднялись на второй этаж. Лестница под хозяйкой прогибалась и пружинила. Наверху Шахерезада долго отдувалась, на ее носу повисла капля пота. Отдохнув, она подошла к запертой двери, мимо которой мы прошли первый раз, достала ключ из шальвар и открыла, не без заминки. Я поняла, что секундные остановки были нужны ей не для восстановления сил, она что-то решала, то и дело хмурясь и поглядывая на меня. Мое сердце забилось чаще.
Комната за тайной дверью отличалась от всего темного, душного, золотисто-пурпурного, забитого коврами и шторами дома. Мебели в ней было немного, только самая простая и светлая. Сразу угадывалось, что здесь жила девчонка, но давно. Череда постеров «Сумерек» обрывалась на «Затмении» а ведь были еще две части «Рассвета». Все очень аккуратно: ни соринки на полу, ни брошенной майки, ни крема для рук или помады, забытых на столе.
– Нравится? – спросила Шахерезада каким-то напряженным голосом. – Останешься?
У меня мурашки забегали по рукам и ногам.
– Здесь? – переспросила я.
Шахерезада подошла к постерам на стене, обвела рукой, точно экскурсовод в музее:
– Эти нравятся?
– Не все, – честно призналась я. – Вампиров не люблю.
Она нахмурилась. Я подумала: не такая уж она старая, морщины на лбу неглубокие. Наверное, нет и сорока, просто однажды плюнула на себя. Взгляд у нее стал чудной, словно она пыталась вспомнить, где мы встречались раньше, и никак не могла. Не самый приятный взгляд. Я поняла: сейчас захлопнется дверь, и мы останемся вдвоем в темном доме. Эта мысль меня напугала.
Тем временем хозяйка подплыла к шкафу, развела створки, бережно вынула что-то бирюзовое, расправила на руках. Оказалось, платье. Простенькое, но симпатичное, для выпускницы-отличницы на «Последний звонок».
– А это нравится? – в ее голосе зазвучала угроза, я поторопилась ответить:
– Очень.
– Накинь, – приказала Шахерезада. – Скоро папа придет.
– Это ведь не мое платье, – сказала я, отступая на шажок.
– Все равно, – сказала Шахерезада и сделала мягкий шаг ко мне, – это моей дочери.
– Наверное, вашей дочери не понравится, что ее платье кто-то надевал, – сказала я.
– Все равно, – повторила хозяйка. – Ей все равно. Она умерла.
Ладони вмиг стали холодными и мокрыми, но уже не от запотевшей банки пепси-колы.
– Надень, он скоро придет, – велела Шахерезада, протягивая мне платье.
Я вышла из комнаты спиной вперед, бормоча извинения, благодарности, неловкие оправдания, что мне не хватит денег и я зря ее побеспокоила. На лице хозяйки застыло горькое недоумение. Парой прыжков я одолела лестницу. Шахерезада кричала сверху, что ничего страшного, она пустит меня жить бесплатно. Я подбежала к выходу, и на миг мне представилась классическая сцена из триллера: дом окажется заперт, на окнах решетки… Но нет. Дверь легко поддалась. Я вылетела из дома и ослепла от яркого солнечного света. Шахерезада издавала жуткие звуки в глубине дома, будто плакала.
Щурясь, я быстрым шагом пересекла ее двор с изящной деревянной беседкой и ухоженными цветниками – не скажешь, что хозяйка съехала с катушек, и вздохнула с облегчением только за калиткой. Потрясла головой, прогоняя кошмар. Вот бы спросить у кого-то, что это было! Но никого вокруг. Выброшена на берег вдали от дома.
Озноб продолжал колотить меня и под солнцем. Однако чем дальше я уходила от моря и чем шире становились улицы, тем больше я успокаивалась. Передо мной лежала Старая Бухта как она есть, со всеми своими чудиками. Но это даже забавно! В конце концов, приключения могут быть разными. Я уже предвкушала, как опишу Шахерезаду в заметках об этом городке, в котором вряд ли задержусь. Тут кое-что случилось. Даже и происшествием это трудно назвать, так, мелкая случайность… определившая мою жизнь. Я увидела парня, который приклеивал листовку к фонарному столбу. Крупные буквы кричали: «Здесь исполняются мечты!» Парень обмахнул листовками вспотевшее лицо, потряс ладонью с расставленными пальцами.
– Здесь вправду исполняются мечты? – спросила я.
– Угу, – ответил он. – Обращайся. Только скажи, что пришла по листовке.
Я бродила по городу и убеждалась в правоте ночного проводника. Старая Бухта была однообразна, как сплошная окраина. Но теперь в ее потаенной глубине мерцало обещание с листовки. Здесь исполняются мечты. Я глазела на людей. Непроизвольно выхватывала взглядом прохожих в необычной одежде. Кто-то болтал на итальянском. Кто-то хромал или смешно вертел бедрами. Маленькая нервная женщина лет сорока, в строгом жакете и брюках, пыталась купить кофе в автомате. Она нажимала на все кнопки подряд, коварная машина подмигивала, проглотив ее деньги. Не получив ни кофе, ни денег обратно, женщина отошла в сторону и огляделась в надежде, что никто не заметил ее оплошности. Этой недоверчивостью и одновременно тягостным смущением на лице она напомнила мне Риту. Да что там, Рита Нопа и не выходила у меня из головы. Я думала о ней как о названой сестре – само собой, заколдованной. Кто еще, кроме меня, мог вразумить эту девицу? Пусть она мне и не понравилась с первого взгляда (а кому она могла понравиться?).