Море согласия
Шрифт:
— А зачем урусы приплыли?— встрепенулся Булат-хан и стал почесывать пятерней круглое лицо с одутловатыми щеками и маленьким носом.
— Не знаю, хан... Плыви, — узнаешь...
— Ладно, спасибо за добрую весть,— сказал Булат-хан, хотя и знать не знал — добро или зло его ожидает в Га-сан-Кули.
Утром Кеймир привел к кибиткам Булат-хана всех своих верблюдов и овец. Хозяин пристально оглядел каждого верблюда, каждую овцу в отдельности, — остался доволен. Батраку он сказал, чтобы не горевал. С кем в молодости не бывало таких случаев. Неудача — наука. Впредь ошибаться не будешь. Женишься, богатство наживешь. А сейчас — пока
— Хан-ага,— осмелел Кеймир, — ты ведь обещал отдать мне свою дочь, Тувак-джан. Неужели теперь раздумал?
— Нет, Кеймир-джан, не раздумал, — насупился хан.— Только калым за нее велик будет, боюсь, не по плечу тебе.
— Это уж не твоя забота, хан, — успокоил хозяина Кеймир. — Богатство на калым мне доставать...
— Доставай, там видно, будет,— согласился Булат-хан...
В полдень надвинулась черная, как лужа нефти, туча. Змейкой взыграла сверху вниз молния. Хрястнул гром, проворчал над волнами и закатился за горизонт, где-то у Красной косы. И опять высветила молния — желтая, многоногая, как сороконожка. И опять раскатился гул по небу. И вдруг стало тихо. И крупные дождевые капли застучали по войлоку кибиток, с каждой минутой все чаще и чаще.
Булат-хан высунулся из кибитки. На жирном одутловатом лице страх и радость. Страх от того, что весенний гром и дождь — в сентябре. Радость — колодцы свежей небесной водицей пополнятся.
Во дворе недовольно воротили морды от дождя верблюды. Кони под навесом беспокойно прядали ушами, в глазах — рубины. К кибитке от возвышенности проворно гнал коз подпасок. Лицо паренька искажено испугом. Булат-хан осмелился, вышел из кибитки. Крикнул мальчишке:
— Хей, чолук, брось своих коз! Беги к озеру, скажи всем — пусть идут на Чохрак. Воду собирать будем!
Подпасок, под дождем, сломя голову, кинулся в глубину острова, путаясь в полах длинного намокшего халата. А Булат-хан глянул вверх, подивился «божьему чуду» и окончательно успокоился. «Аллах рабов своих жалует, значит, не прогневили мы его» подумал он и, уперев пухлые руки в крутые бока, закричал храбро:
— Хей, народ, чего попрятались, как тушканы?! Выходите, омойте лицо и руки божьей водицей. Аллах милостив!..
Однако люди не спешили выйти из юрт. Кроме детишек, все стояли на коленях, шептали молитвы, дабы отвел аллах гнев свой. Булат не любил повторять сказанное дважды. Низкорослый, полный и гладкий, как наскяды в увеличенном виде, он заложил руки за спину и пошел вдоль длинного ряда юрт, выбрасывая изо рта ругательства.
— Вот глупые ослы! — рычал он и плевался. — Аллах дает им — на, возьми, пей сколько хочешь, запасайся водой, чтобы на большую землю за ней не ездить! А они встали на молитвенные коврики...
Долго еще, пока не кончился ливень, посмеивался Булат-хан над бессильными. В кибитках ведь были женщины, старики да дети, — мужчин настоящих рядом не было.
Дождь кончился, когда с озера пришли солеломщики. Закипела работа, Заржали кони, забегали женщины, помогая мужьям. Заскрипели арбы с челеками и тулумами к возвышенности Чохрак. Все кочевье двинулось на сбор сточных вод, чтобы ни капли не испарилось, не улетела назад в небо.
Кеймир вскинул на горб инеру два связанных веревкой челека, стал осматривать — ровно ли висят бочонки. А сам украдкой поглядывал на Тувак. Девушка стояла у входа в кибитку, не сводила
— Тувак-джан, почему же вы с нами за водой не иде те? Неужели отец не разрешает? Или обижены на меня за то, что не привез гупбу и ожерелье?
— Вах, люди, он еще спрашивает — обижена я на него или нет! — притворно возмутилась Тувак. Ее белое личико зарделось стыдом, а миндалевидные глаза заблестели лукаво. — А может, пальван, привез ты украшения, но не для меня, а для другой? — Ага, значит, ты боишься другую? Значит, любишь меня, Тувак-джан? — Кеймир легонько дернул девушку за рукав.
— Ох, ты какой, пальван! — удивленно проговорила Тувак и отстранилась от парня. — Ты и с другими, наверное, вот так же?
— Зачем мне другие, Тувак-джан? — обрадовался Кеймир. — Если хочешь узнать, есть ли другие или нет, приходи сегодня вечерком к киржимам. Я буду ждать.— И Кеймир повернулся, взял за повод верблюда и потянул его от юрты на тропинку.
У возвышенности, возле наполненных дождевой водой ям, столпились люди. Черпают воду деревянными окара(Окара — небольшая чашка), сливают в челеки и тулумы. Другие, по подсказке Булат-хана, пробивают лопатами желобки, чтобы вода стекала в как — большую впадину, засыпанную чистым морским песком. Вода просачивается через песок в яму и там месяцами хранится: не испаряется и не портится. Выдает ее оттуда мираб — распорядитель. Кеймир подогнал инера к одной из ям, тоже стал наполнять челеки.
Дождь прошел, унеслась и растворилась в голубизне туча. Снова припекает солнце, вместе с людьми заглядывает в дождевые лужи. Черпают они воду, и она не отстает: потихонечку осушает впадины. Булат-хан поторапливает людей, чтобы успели захватить воды побольше.
Вот уже первые повозки возвращаются к кочевью, тянутся одна за другой. Тувак стоит у входа в кибитку, жадно глядит вдаль.
Девушка не заметила, как к ней подошла старшая жена Булат-хана — ласковая Нязик-эдже. Тронула за плечо, головой покачала с сожалением.
— Знаю, девушка, все знаю, — сказала печально. — Любишь ты его...
Тувак вздрогнула:
— О ком говорите, эдже?
— О Кеймире, доченька. О ком же еще? Чужую любовь всегда все видят. Это только сами влюбленные не догадываются, что про них другие знают. Хан тоже подозревает, девушка. Смотрю вот на тебя и думаю: оборвет он твое счастье, не даст соткать тебе самый красивый узор. Разве не слышала? Разорил хан Кеймира. В одной рубахе и штанах оставил, да еще старый верблюд остался и жеребец пятнадцати лет, — труха сыплется. Большой калым хочет отец за тебя взять. А где достать богатство батраку?..
— Ой, не говорите об этом, тетечка, — взмолилась Тувак. — Сама знаю и ничего не придумаю для своего счастья. Может, найдется человек: уговорит отца, чтобы не гнался за богатством.
— Эх, девушка, — вздохнула Нязик-эдже... — Ну, да ладно, я побегу встречать хана. Вон он — близко уже...
К вечеру похолодало. Должно быть от дождя. Да и лето на убыль пошло — пора отступить жаре. Тяжелое огненно-желтое зарево долго висело над морем, отражаясь золотом в холодных каспийских волнах.
Кеймир натянул поверх халата старый чекмень, взял ружье и отправился на киржимы. Сегодня — его очередь сторожить море, чтобы не подкрались к бухте враги, не захватили бы врасплох спящих челекенцев.