Море согласия
Шрифт:
Обо всем этом Кият узнал, ступив на родную землю. «Ну, что ж, ровесники, — сказал он Ходжа Калиджу и Гусейн-хану, — если боитесь персиян, идите к ним. Если верите в вольную Туркмению, оставайтесь со мной». Оба хана поддержали его. Через несколько дней Кият поднял с места одиннадцать тысяч кибиток и увел их на север — на Атрек, к Балханскому заливу и Красной косе. Сам после долгих переходов с одного места на другое, спасаясь от персиян, наконец поселился в Гасан-Кули и окружил себя крепкой дружиной джигитов, которой командовал молодой бесстрашный Махтум-Кули-хан...
К вечеру, когда солнце уже падало в море, всадники миновали
На равнине, усыпанной клубками зеленой колючки, Кият пришпорил коня. Джигиты обогнули Серебряный Бугор и выскочили к морю. Сразу увидели — в полуфарсахе (Фарсах — 7 км) от берега, за отмелью виднелись два больших корабля с убранными парусами. На берегу, где стояло в ряд десятка три киржимов и множество малых лодок, толпился народ. Все сельчане от мала до старого собрались взглянуть на людей ак-падишаха. В море смотрели молча, напряженно. Кият слез с коня, растолкал толпу и подошел к воде.
К берегу, прыгая с волны на волну; приближалась шлюпка. В ней сидели шесть матросов и человек в кавказской одежде. Когда шлюпка совсем приблизилась, Кият увидел, как гургенские йигиты стали вставлять в луки стрелы.
— Эй вы, уберите луки! — недовольно крикнул Кият, словно устыдился за своих соотечественников. — Где это видано, чтобы гостей так встречали?
Парни повиновались. Напряжение толпы ослабло. Послышались разговоры и смешки. Приземистый, длиннорукий Союн-Мерген, лучший лучник, сел на носу киржима, свесил ноги и шутливо прокричал:
— Хей, Кият-ага, может урусы и вправду неуязвимы? Давай испытаем силу наших луков. Если моя стрела не сразит одного русского в лодке — быть мне его рабом! Если сразит, то перебьем всех остальных!
Толпа засмеялась. Кият с презрением посмотрел на «шутника». Союн-Мерген был не таким уж безобидным. Кият знал, что при встрече с персами, он заискивает лисицей. Знал, что персиянин Мир-Садык часто останавливается в его кибитке. Никто не ведал, что делалось у него при закрытых дверях. Только видно было, как богател у всех на глазах Союн-Мерген. Полнилась его отара овцами, прибавлялись в стаде верблюды. И одежду Союн-Мерген носил крепкую, завидную. Когда спрашивали у него, где купил, он посмеивался. Шутками отделывался, пряча истинные мысли. И сейчас, не получив поддержки Кията, Союн-Мерген угодливо захихикал, натянул стрелу и выпустил ее в кричащих над отмелью чаек. Одна из птиц неловко взмахнула крыльями и камнем упала в волны. Прокатился гул одобрения.
Птица упала около русской шлюпки. Матрос подхватил ее веслом и подбросил над лодкой. Туркмены засмеялись.
Шлюпка ткнулась носом в песок. Кият подошел к ней и узнал в кавказце армянина Муратова, который приезжал сюда лет шесть назад.
— Вижу, не узнал меня, — сказал армянин. — Неужто не помнишь как возил тебя с друзьями?..
— Помню, помню, — грубо отозвался Кият. — Чего тебе надо теперь?
— На корабль зовут, Кият-ага, — сказал услужливо Муратов. — Максим Иваныч приплыл... Видеть тебя хочет...
Кият мгновенно вспомнил Гянджу, дорогу в Гулистан и полноватого, смешливого майора Пономарева. Как давно это было, а кажется вчера или позавчера...
— Хей, Махтум-Кули! — позвал Кият своего молодого помощника. — Иди к Аман-Назару... Пусть сачак стелет... Гости
Едва лодка отчалила от берега, следом за ней поплыли несколько туркменских киржимов. Любопытство вклекло ио-мудов к необычным гостям.
Спустя полчаса, приблизившись к корвету, Кият увидел на палубе людскую суету. Когда его подняли в люльке наверх, то на шканцах уже стояла, выстроившись, вся команда корабля. Майор Пономарев шагнул гостю навстречу, развел руки.
— Ну, кунак... Аль не узнал?..
Кият насупился, но стушевался и улыбнулся исподлобья. Пономарев хлопнул его по плечам, обнял мужиковато. Повел вдоль строя, в кают-компанию. Следом двинулись офицеры.
В кают-компании все было готово для приема гостя. На столе стояли блюда с закуской, бутылки рома, рюмки, бокалы. Кият остановился, не дойдя до стола. Садиться наотрез отказался.
— Гости — вы... А я — хозяин, — сказал он хмуро. — Я буду вас кормить-поить. Там, у нас расскажешь, Максим Иваныч, зачем приплыл, чего тебе от меня надо...
— Да ведь кроме дружеской помощи, просьб у меня других нет, Кият-ага, — отозвался Пономарев, суетясь и все еще пробуя усадить гостя за стол. — Вот, господина гвардейского капитана Муравьева в Хиву спровадить надо. От тебя, дорогой кунак, будет зависеть успех сей экспедиции. И факторию торговую хотим образовать на этом берегу. Тоже твоя помощь в выборе места необходима...
— Давай поедем ко мне, — сказал Кият, отстраняя майора. — Тут, в Кумыш-Тепе, мой зять живет. Там угостимся...
— Ну что ж, Максим Иваныч, — сказал Муравьев, тронув пальцем усики, — видимо, прав Кият-ага. Мы гости у него. Давайте примем приглашение...
Когда сели в катер и поплыли к берегу, Кият принялся разглядывать Муравьева. Николай Николаевич закурил. Однако облачка дыма не спасли офицера от цепких глаз старика, и Муравьев насупился. Кият усмехнулся, спросил:
— Сколько тебе лет, джигит?
— Двадцать пять недавно отпраздновали, — ответил Муравьев и спросил: — А для чего вам это знать?
— Да так, — неопределенно отозвался Кият. Затем спросил прямо: — Не боишься Хива-хана?
— А чего его бояться. У нас говорят: «Волков бояться — в лес не ходить».
Катер быстро приближался к берегу. Гребцы изо всех сил налегали на весла. По обеим сторонам плыли киржимы. Иомуды оживленно переговаривались, сопровождая русских гостей...
КЕЙМИР-БАТРАК
На закате, когда море окрасилось жарким заревом и мелководье покрылось золотистой чешуей бликов, когда сельский азанчи нудно и длинно затянул молитву, призывая мусульман поклониться святой Мекке,— к берегу возле Серебряного Бугра причалил киржим. Четверо рослых парней спрыгнули с него прямо в волны и поспешили на сушу, прислушиваясь к отдаленному голосу азанчи. Тут же они опустились на колени и начали тихо выговаривать слова молитвы. Словно по команде они подносили сложенные ладони к груди, кланялись, касаясь лбами прибрежного песка, и выпрямлялись опять. Закончив молитву, быстро поднялись и стали отряхивать колени. Самый высокий из них и широкий в плечах — батрак по имени Кеймир, наказал своим друзьям никуда не отлучаться. Сам двинулся к кибиткам, обходя правой стороной Серебряный Бугор. Он шел валкой походкой моряка. На нем был низкий косматый тельпек, старый халат, широкие шальвары и сыромятные чарыки (Чарыки — род обуви).