Море, тайны и русалочий дневник
Шрифт:
Клара удалялась так стремительно, что нагнали мы её только через пару морских миль. Уже возле самого самолёта. Он лежал, увязнув в иле, со сломанными крыльями, густо облепленный мидиями. Передняя часть укрывалась за огромным камнем. Вдруг полыхнула лиловая вспышка и растворилась в воде.
– Что это? – Клара остановилась в нерешительности.
– Странное явление, – немного подумав, отозвался Леонид. – Я читал о таком. Похоже, здесь и вправду аномалия. Только вот какая?
– Это опасно? – напряглась беглянка.
– Возможно.
Леонид принялся кружить возле самолёта на расстоянии метров в двадцать. Клара отплыла подальше. Мы со Славиком двинулись за приятелем, а она осталась на месте. Висела в воде, заворожённо глядя на объект аномалии. Хвост её подрагивал, готовый в любой момент оттолкнуться от воды и унести хозяйку подальше.
Ни я, ни Славик почему-то не торопились лезть к Леониду с вопросами. Двигались за ним в тишине. Сам он тоже не стремился объяснять значение своих действий. Но возвращаться, похоже, передумал. И Клару уже не убеждал отказаться от бредовой затеи испортить всем репутацию. Через некоторое время вспышка полыхнула опять. Леонид глянул на часы, затем продолжил кружить. Я толкнула в бок Славика и предложила ему поинтересоваться, ради чего мы тут танцуем. Тот отмахнулся.
После третьей вспышки Клара подала голос:
– Ты как? Разобрался?
– Не так всё просто.
– Да ну тебя. – Она резко бросилась к самолёту.
А я-то уже начала надеяться, что мы плюнем на позднее плавание и отправимся по кроватям.
– Интервал между вспышками ровно четыре минуты и двадцать две секунды, – сообщил Леонид. – Клара, вероятнее всего, тут временная аномалия. Такие возникают на местах трагической гибели. Ты меня слушаешь?
– Нет. Я поглощена мыслями о том, чего бы такого сделать. И вообще, цвет у вспышки приятный. Хочу чешую в такой выкрасить… а-а-а-а!
Крик Клары донёсся из-за камня, закрывавшего кабину пилота. Она тут же вылетела и принялась голосить:
– Он живой! Он живой! Он в стекло стучится!
Славик приблизился к ней и встряхнул за плечи:
– Ты о чём? Кто живой?
– Водяной? – осведомился Леонид.
– Лётчик. – Зубы Клары застучали, будто от холода.
– Какой лётчик? – пробормотала я.
Славик с Леонидом переглянулись. И отправились проверять. Я осторожно двинулась следом. Наверное, это всё-таки водяной. Какой лётчик, честное слово? Но Клара вцепилась мне в хвостовой плавник.
– Не ходи! Там тот лётчик, который управлял самолётом в сорок каком-то году. Жи-жи-живой… Там, главное, мидий много на стекле. Плохо видно кабину. А в одном месте окошко. Словно расчистил кто-то. И он стучится…
Я вдруг подумала, что она может говорить правду. Любой представитель русалочьего народа отлично знает, как выглядят водяные. Клара бы не перепутала.
Очень захотелось начать стучать зубами. Прошло несколько томительных минут. Снова по воде пробежала вспышка. Мы вздрогнули.
– Но ведь этого не может быть… – наконец выдавила я. – С чего ты взяла, что это тот лётчик?
Мы не отрывали глаз от самолёта.
– Форма на нём. Да и… он же в закрытой кабине…
Тут из-за камня вернулся бледный Славик.
– Точно живой, – проговорил он, глядя на меня обалделыми глазами. – Стекло разбить хочет. Выбраться. А его водой заливает. А потом вспышка, и всё сначала…
Я подумала о том, что для сохранения душевного здоровья мне лучше не верить ушам.
– Но этого не может быть… ну, потому, что не может быть никогда. Ну… – Я жевала слова и растерянно поглядывала то на Клару, то на Славика.
Мимо спокойно проплывал косяк рыб. Вдруг стремительно выскочил Леонид, и рыбки испуганно порскнули в стороны.
Лицо умника в темноте казалось белым как простыня. Он заикался. Насколько вообще способно заикаться полуводное существо, умеющее передавать информацию в толще жидкости средствами, доступными морским животным.
– Он гибнет. Гибнет уже не в первый раз. – Леонид отчаянно жестикулировал. Волны расходились в разные стороны. – Для него время повторяется.
– Что это значит? – Клара закусила губу. Наверное, очень жалела, что отправилась сюда среди ночи.
– Я… я думаю…
– Ну, – поторопил Славик. Он тоже пребывал не в своей тарелке.
– Предлагаю вернуться домой, – пискнула я.
Очень страшно висеть вот так в море, ночью, рядом с самолётом, рухнувшим много лет назад, и знать, что лётчик всё ещё надеется спастись.
– П-полагаю, он п-переживает последние четыре минуты и двадцать д-две секунды своей жизни. Снова и снова. Все эти д-десятилетия. От вспышки до вспышки. К-каждый раз время для него перематывается назад. Каждые ч-четыре минуты. С секундами. А он, даже упав в воду… хочет сдвинуть фонарь. Выплыть. А вода п-поднимается…
Стало холодно. И весьма жутко.
– Вернёмся? – напомнила я о себе.
– Пожалуй, стоит, – кивнул Славик.
– Да вы чего?! – взъярилась Клара. – Вы что, не понимаете? Ему надо помочь! Лёня, какие есть способы прекратить эти бесконечные повторения?
– Я н-не знаю.
Тело Леонида покрылось гусиной кожей. Похоже, холод и ужас охватили не только меня.
– Как не знаешь?! Ты у нас всё знаешь! – Если Клара начинает кричать под водой, ультразвуком режет уши. Я как-то слышала. Ещё в Финском заливе. – Вспоминай! Придумай чего-нибудь! Мы должны ему помочь!
– Эт-то опасно. Во временные аномалии нельзя вмешиваться. Существует вероятность, что станет гораздо хуже.
– Ему? Ему уже не станет!
– А нам? – робко поинтересовалась я.
– Он понимает, что с ним происходит? – негромко спросил Славик.
– Каждый раз, – кивнул Леонид. – Ты же видел его глаза.
– Вот и сообрази, как спасти несчастного от вечного кошмара! – снова заорала Клара.
– Погоди. Погоди, – некая мысль осенила Славика. – Это ведь немецкий лётчик, верно? Да и водяной с ним! Чего жалеть-то?