Море вероятностей

Онойко Ольга

– Ты кто? – шёпотом спросила она.

– Хара, - представился пёс. – Ликвидатор.

– А... кого ты будешь ликвидировать?

Пёс фыркнул, совершенно по-человечески.

– Я – никого. Мне нельзя вмешиваться самому. Но этот запрет легко обойти.

– Да?..

Пёс улыбнулся. Улыбка его оказалась чуть ли не шире груди. Белые клыки влажно блеснули. Дисайне тоже улыбнулась.

– Я не дам в обиду моего Щенка, - сказал он. – А ты не дашь в обиду всех остальных.

– Я?

Пёс склонил голову набок, на сей раз вполне по-собачьи.

– Договорились?

Дисайне вздохнула. Она вспомнила газетную

статью, которую корректировала несколько недель назад. Автор статьи был довольно злобный тип, но писал умно и понятно. Он критиковал повести о посмертном опыте, всякие рассказы о видениях во время клинической смерти. Он говорил, что посмертный опыт, безусловно, существует, об этом свидетельствуют марйанне, но начинается он лишь после окончательной смерти мозга, когда никакими силами уже невозможно реанимировать тело. А всё, что видят люди до этого – просто галлюцинации, по которым уж точно нельзя судить об устройстве тонкого мира. Дисайне подумала, что он прав. Холод, пустой тёмный город, разумная рыжая собака, которая говорит загадочные вещи... «Я умираю, но ещё не умерла, - решила Дисайне. – И у меня галлюцинации. Надо же, какие у меня симпатичные галлюцинации!» Не имеет значения, что ей привидится ещё. Всё это только игра умирающего мозга. А раз так, можно и поиграть напоследок...

– Договорились, - кивнула она.

Пёс засмеялся. Мотнув головой, он стряхнул с себя её руки. Дисайне встала, глядя на него с любопытством.

Потом она вскрикнула – не от боли, а от удивления. Яркое алое пламя окатило её, как тёплая вода. Её одежда мгновенно сгорела, ботинки развалились и стали пеплом, автомат раскалился докрасна, но уронила его Дисайне только потому, что неожиданно сгорел ремень. Багровеющий металл она ощущала лишь едва тёплым. Занялись и сгорели все волосы на теле. Дисайне закашлялась. С пригоршней густой крови она выплюнула в ладонь свои зубы, испуганно вытаращилась на них, но языком уже нащупывала новые – крупные, ровные, с четырьмя длинными клыками. Боли не было. Дисайне развела в стороны руки, оглядела себя. Огненный вихрь окутывал её с головы до ног. Она чувствовала себя... восхитительно. Она была здоровой и полной сил, весёлой и беззаботной. Она словно вернулась в детство, в самый солнечный его день, и родители вели её в парк аттракционов... То, что взяло её под защиту, было несокрушимо, как воплощённая доблесть. Дисайне нечаянно прокусила клыками губу, ранка тотчас зажила, и она рассмеялась, запрокидывая голову.

– Это ещё не всё, - сказал пёс. На морде его каким-то образом выражалось удовольствие. – Бери автомат и пошли.

– Патроны кончились, - сказала Дисайне.

Пёс ухмыльнулся.

– Это неважно.

Он повернулся. Он стал гораздо больше, чем раньше. Теперь его могучее плечо было вровень с плечом Дисайне.

– Хара, - спросила она, - а где все?

– Кто?

– Дети. И бабушки. Они спаслись?

– Да.

– А... мои одноклассники? Где они?

Пёс помолчал.

– С ними всё в порядке, - ответил он. – С их душами. Они умерли, но родятся снова и проживут хорошие жизни.

Дисайне вздохнула. Что же! Она ведь тоже умерла. Это судьба солдата.

– А то существо... существа... которые... – она запнулась, подбирая слова.

– Они испугались и убежали.

– Испугались?

– Я – Собака-Гибель, - сказал Хара. – И на мне нельзя ездить верхом. Ну... ладно. Щенку можно.

Дисайне засмеялась. Сидеть на нём верхом было очень удобно. Хара шёл по улице, и мускулы перекатывались под его шкурой, будто валики в массажном кресле. Дисайне положила одну ногу поперёк его холки. Ей было тепло, уютно, спокойно и радостно, будто дома у мамы. Раскалённый металл автомата проминался под её пальцами, и она обнимала автомат, как плюшевую игрушку.

– Хара, - осторожно спросила она, - я... умру?

Она хотела сказать «умерла», но как-то не получилось. Она чувствовала себя более чем живой.

– Умрёшь, конечно, - ответил пёс. – Если очень захочешь. Не знаю, зачем бы это могло тебе понадобиться.

Дисайне наморщила лоб. Трудно было подобрать слова, но она постаралась.

– Всё это, - сказала она. – Ведь это не может быть... просто так.

– Почему не может? Это подарок. Я сделал тебе подарок. Просто так.

– Да?.. Но почему – мне?

Хара остановился и повернул морду.

– Дисайне, - сказал он. – Ты хотела спасти детей. Я – собака. Я люблю детей.

Дисайне засмеялась.

– Понятно, - сказала она. – Но всё-таки... Там, среди детей, есть один мальчик, Аньяль Хеннек. Он такой... необыкновенный. Почему Щенок – это я, а не он?

– Да вы что, сговорились все, что ли, - пробурчал пёс, продолжая путь. – Видел я твоего Аньяля. Зачем ему? Ему не нужно. Он и так отличный солдат и командир. Станет марйанне. Через пару веков сменит Ауреласа Урсу.

– Вот как... А почему тебя боятся? По-моему, ты очень милый.

Пёс хмыкнул.

– Если один плохой человек решит подраться, - сказал он, - ты увидишь, какой я на самом деле.

– Тут целая куча плохих людей! – воскликнула Дисайне.

– Они не настолько плохие. Ну-ка, погляди.

Дисайне подняла голову.

Тени бродили перед ними, сплетаясь во мгле, будто смерчи. Дождь превратился в град, лёд низвергался с неба стремительно, будто мириады пуль. Он испарялся, не достигая кожи Дисайне, но белесая пелена застилала улицу перед ней. Наверху, в чёрных тучах, метались молнии, словно там сражались насмерть какие-то могучие существа... Дисайне проморгалась и протянула руку вперёд. Ледяной дождь таял и испарялся, когда она указывала на него. Теперь она видела, что во тьме ждут чудовища.

– Ну что, убогие, - сказал чудовищам Хара. – Драться будем, или так понятно?

Дисайне спрыгнула с его спины.

– Будем, - сказал Пёс хмуро. – Они просят. Они измучились, и у них нет надежды. Они просят нас прекратить их существование.

Он посмотрел на Дисайне, и та кивнула с улыбкой.

– Мы не откажем.

Дисайне набрала воздуху в грудь – и закричала, закричала от счастья и бесконечного восторга, когда над её плечами поднялись и распахнулись огненные, ослепительные, великолепные крылья.

– Кстати, - сказал Вася, - это тоже скелетная лемма. Но гораздо лучше сделанная.

То, что он видел, наводило его на какие-то мысли и даже подталкивало к разгадке. Но он видел слишком многое. Он путался, блуждал среди потоков информации, ловил и фиксировал точки озарений, сопоставлял факты и нашаривал линии логических цепочек, чтобы немедленно потерять их и забыть об их существовании. Так и сейчас: он ещё помнил, что произнёс вслух какие-то слова, но не смог бы их повторить и уж точно не знал, к чему они были сказаны.