Море вероятностей
Шрифт:
Архитекторы почти не изменились. Только с Боцмана начал облезать его идеальный загар. Ехидна вела его по открытой галерее, уцепив пальцем за карман, и с заговорщицким видом бубнила что-то неразборчивое.
Хайлерт и Лаунхоффер стояли на высоком балконе и беседовали.
– Это бесконечный процесс, - говорил Ящер. – Как только мы вводим в строй новые мощности, у наших сотрудников появляются идеи, требующие ещё более значительных мощностей. Это естественно.
– Но до сих пор нет альтернативы фракционной магистрали, - печально заметил Хайлерт. – Мы думаем об этом с тех пор, как Лилия её
– А это потому что людей нет, Иган, - сказал Эрик. – Видите, как нас мало? Видите? – и он широким жестом обвёл праздничный мир.
Хайлерт покачал головой.
Вася огляделся и понял, что людей действительно очень мало. Гости терялись в залах и галереях дворца. Здесь не было креатур, только сотрудники, и потому исчезла иллюзия многолюдья. Вася не знал, сколько точно людей в Лабораториях, но помнил, что никак не больше двух тысяч.
– Да, - согласился Иган, - картина не такая весёлая, как хотелось бы.
– А всё наш уважаемый директор, - проворчал Эрик, - с его любовью к публичным мероприятиям.
– Публики определённо не хватает...
– Потому что не надо было загружать дворцовый комплекс, рассчитанный на сотни тысяч. Зачем это?
– Что же было делать? – огорчённо сказал Старик, показавшись в дверях. – Такой праздник! Такой праздник! Не Пыльную же комнату было под него загружать. У нас так редко бывают большие праздники.
Он расстроился чуть ли не до слёз. Хайлерт оглянулся на Старика, покраснел, заметался и впопыхах загрузил над горами гигантский транспарант, непристойно и безвкусно роскошный. Золотом по кумачу просияла надпись: «Слава Человеку-Труженику!»
– Эх! – сказал Старик и ушёл.
– Хм, - сказал Ящер.
Всеобщее глубочайшее уважение к Старику сохраняло транспарант нетронутым около четырёх минут. Потом кто-то не выдержал, и надпись сменилась на «Слава ёжикам!»
К Ящеру подошла Ворона и стукнула его кулаком.
– Что не так? – смиренно спросил Ящер.
– Сказал гадость, - осудила его Ворона, - и стоит довольный!
Ящер ничего не ответил, но на лице его выразилось, что он действительно очень собой доволен.
– Ладно, ладно! – строго сказала Ворона. – Ты обещал мне аккомпанировать, помнишь? Пойдём.
Она развернулась и направилась вглубь сияющих залов. Россыпи цветных огоньков танцевали между золотыми колоннами. Под узорчатыми сводами текли реки света. В огромных проёмах жили движущиеся витражи: на них кружились влюблённые пары и порхали бабочки, драконы хлопали крыльями, выдыхая прохладное пламя. Серебристые звёзды перемигивались и улыбались пухлыми губками. Ящер извинился перед Хайлертом и пошёл вслед за женой.
Рояль в зале оказался тот же, что стоял в Пыльной комнате – древний и ободранный, с пожелтевшими клавишами. Ящер поднял и закрепил его крышку. Ворона провела пальцем вдоль полоски истлевшего зелёного сукна. Ящер сел за рояль и пару минут задумчиво разглядывал клавиатуру. Потом опустил на неё руки – сильные, сухие, с растяжкой на полторы октавы. Легко погладив клавиши, он начал мелодию.
Звука не было. Возможно, его слышали только Лаборатории, возможно – только Ворона и Ящер. Клавиши подавались под пальцами, молоточки ударяли по струнам, а звука не было. И когда Ворона запела, она тоже пела беззвучно. Вася был совсем рядом, так близко, что видел, как напрягаются связки на тонкой шее Алисы, как она меняет дыхание, но он ничего не слышал... И тотчас он понял, что в эту музыку не надо вслушиваться, потому что она сплетена не из физических звуков. Её воспринимают не ухом, а разумом, как философскую концепцию и логическое построение, её бесчисленные голоса – ассоциативные и образные ряды, соединённые в аккорды и гармонические последовательности, её закономерности – это правила построения сложных систем. На самом деле это даже не музыка. Это художественный полилог.
Ворона откинула голову, губы её мелко вздрагивали: она вела мелодию. Ящер смотрел на жену, и глаза его утратили стеклянное выражение. Выражая свою любовь, он оставил единственную точку внимания и весь находился здесь и сейчас. Левая рука его ударила в басовом регистре, правая пронеслась по клавишам в могучем глиссандо...
Полилог. Тонкая, восхитительная связность между объектами кода и мелодическими оборотами, физическими законами и аккордовыми последовательностями.
Нет, не связность.
Тождество.
Вася задохнулся, облизнул губы сухим языком. Он понимал. Он воспринимал и понимал предельно сложное многопоточное высказывание, не бытовую реплику –произведение искусства. Он видел кружевное плетение внутренних связей и приближался к осознанию сути, идеи, заложенной сочинителями. Он понимал полилог настолько ясно, что слышал: ещё немного, и развитие темы должно передаться на иной уровень, в ткани понятий снова и снова звучат приказы, обращённые к Системам Контроля и Управления. Это не праздные игры разума, это замысел чего-то большего. Это вечное пламя, предельная воля, скрученная тугой пружиной, точка перед Великим Взрывом; эта музыка запускает формирование новой линейки... Но приказы некому было исполнить, следующий уровень не подключался. Архитекторы ничего не запускали. Они просто исполняли концертный номер.
...Терцквартаккорд с низкой квинтой. Метод-конфигуратор. Вибрато альта. Обращение к базе данных. Свист ветра и шелест листвы, гневный ропот органа, переходящий в грохот лавин. Самопроверка технических контуров. Движение материков. Пение планет. Загрузка операционной системы. Вращение межзвёздного газа, бесконечные пути галактик, эхо инициализации, бьющееся между Стен вселенной...
Гармония сфер.
Музыка творения.
Алиса Лаунхоффер пела исходники восемнадцатой ЛаОси.
...И тогда Вася понял наконец, что к чему, и принялся эти исходники торопливо копировать.
– Какая милая парочка, - сказала Цинкейза.
Она стояла в конце тёмной улицы, величественная и прекрасная. Золотое платье ниспадало к прозрачным каблукам, на вьющихся волосах сиял королевский венец. Лицо скиталицы было безмятежно-весёлым. Пока она стояла в спокойном ожидании, её одеяния оставались неизменными, но стоило Цинкейзе сделать шаг, золотой шёлк потёк вдоль линий её фигуры, снова и снова подчёркивая и украшая.
Ликка судорожно хватанула ртом воздух. Страх оледенил её. Склоняясь над её плечом, глухо зарычал Кагр.