Море
Шрифт:
— Ты устала, Агнеш, — заметила Кати. — Ложись спать.
Доктор Ач стал прощаться:
— Итак, уважаемая коллега, до встречи в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году.
Мать тоже ушла. Кати достала из шкафа одеяло, простыню. В половине десятого они выключили свет и открыли окно. Вызвездило, прожектора вдоль и поперек бороздило небо. Агнеш выглянула на улицу. Что сейчас происходит дома? Наверное, все очень напуганы… может быть, думают даже, что меня поймали… или я покончила с собой. Успокоятся ли они, если завтра получат открытку? А Тибор, где он теперь? Смотрит ли он сейчас на звезды? И что будет после войны?
Боже мой! Рисунки Тибора! Письма Тибора остались в ее столе! Карлсдорфер говорил, будто разрыли ее вещи… На открытках стоит фамилия Тибора и номер его полевой почты — узнают почерк… карикатура и памфлет на Гитлера! Тибор может попасть в беду…
Надевая наволочки на подушки, Кати Андраш увидела, что Агнеш наспех накинула на себя пыльник, схватила портфель и с беспокойством посмотрела на часы. Без двадцати пяти десять.
— Кати, очень, очень тебя благодарю за все… но мне надо уйти… о документах никто не узнает, от кого я их получила.
— Куда это вы в такую пору?
— Нужно… пока не заперли ворота… Я что-то забыла, — торопливо ответила Агнеш, боясь, как бы Кати не начала расспрашивать ее. Но Кати только обняла ее на прощанье.
— Будь осторожна.
— Спасибо тебе за все.
— Если представится возможность, помогай другим… сейчас столько людей бедствует.
И Кати с силой, по-мужски пожала ей руку.
— До свидания, Агнеш.
— До свидания, Кати, встретимся после войны.
Очутившись за дверью квартиры Андрашей, она вдруг поняла, что уходит из надежного, верного укрытия навстречу буре.
А между тем ночь выдалась теплая и тихая.
Агнеш побежала вдоль улицы Ваш, пересекла проспект Ракоци, свернула на улицу Надьдиофа и без четверти десять была уже возле Оперного театра. У здания было тихо и темно. А как прекрасен Оперный театр внутри! Доведется ли ей когда-нибудь сидеть в пурпурном плюшевом кресле и слушать дивные мелодии нюрнбергских «Мейстерзингеров»?
Она на миг остановилась, перевела дух и снова пустилась бежать. В узеньком переулке прохожих почти не было. Только бы незаметно проникнуть в контору!
Сердце ее билось так громко, что она боялась сделать шаг. К счастью, на лестничной клетке царила кромешная тьма, сквозь цветные стекла с изображением девы Марии чуть пробивался слабый бледно-синий свет. Прижимаясь к стене, Агнеш бесшумно шмыгнула на второй этаж. Из плохо затемненного окна в квартире Варги едва струилась чуть видимая полоска света. Надо было смазать ключ маслом! Господи, как хорошо, что она главный бухгалтер и Миклош Кет передал ей ключ от конторы!
Замок громко щелкнул. Агнеш, застыв на месте, прислушалась, сосчитала до двадцати. Никто не показывался. Из квартиры Варги доносилась музыка. По радио передавали концерт по заявкам слушателей. Уборщица громко подпевала: «Все пройдет, все кончится, и снова…»
Ну, пора! Агнеш медленно открыла дверь и, немного подумав, заперла ее за собой. Спрятав в карман ключ, она стала неторопливо, осторожно пробираться через переднюю. Но как громко скрипит этот проклятый паркет! Здесь надо продвигаться медленно, в прихожей стоит стол, вокруг него стулья, как бы какой-нибудь не опрокинуть… Эта стеклянная дверь ведет в кабинет Карлсдорфера… Вот и бухгалтерия. Хорошо, что не заперта на ключ. Окна не затемнены, освещенные луной, чернеют коробки с картотекой. Господи, как было бы хорошо прийти завтра на работу и спокойно сесть за стол.
Ящик ее письменного стола открыт. И тут ей невольно пришла мысль, от которой сжалось сердце: а вдруг уже нашли письма Тибора. Правда, она тщательно их спрятала… Дрожащей рукой Агнеш вытащила верхний ящик и пошарила в нем. Сердце забилось от радости.
Нет, ничего плохого не произошло. Учебник латинского языка на месте. И ленточка на нем не тронута. Дорогие, милые письма! Ее земное сокровище! Какой-то миг Агнеш думала не уничтожать их, а унести с собой. Но поняла, что этого делать нельзя. На каждой открытке значится полевая почта, подпись Тибора. Но как их уничтожить? Разве разорвать на мелкие клочки и выбросить в водосточную трубу?
— А как выбраться на улицу?
Идя сюда, она думала только об одном. Прошмыгнуть в контору до закрытия ворот, взять письма. А теперь?
До шести утра в городе комендантский час и до той поры ей не выбраться отсюда. Но а шесть часов уже совсем светло и тетушка Варга приходит убирать помещения.
И как заключительный аккорд к ее тревожным мыслям снизу донесся грохот — захлопнулись ворота. Вот и десять часов. Теперь она в плену.
Ничего больше не остается, как пробыть здесь до утра. В пять часов Варга, пожалуй, еще не придет убирать и, может быть, удастся выбраться на лестничную площадку и подождать, пока откроют ворота.
Теперь, когда есть возможность прижать к сердцу столь дорогие письма, ей уже не так страшно.
Агнеш осторожно пробралась в комнату Карлсдорфера, устроилась в массивном кожаном кресле и, прижав к груди письма Тибора, уснула.
Море
Агнеш уже давно не вспоминала свою бабушку.
И вот она снова видит на скамье возле кухонной двери сморщенную, седую старушку. Она живет в обветшалом старом домике на улице со странным названием Терексаласто. В крохотной кухоньке стоит маленькая плита, на которой впору только играть, а не готовить пищу. Вдоль стены жмутся друг к другу полка, столик и всегда убранная железная койка. В единственной комнате громоздятся круглый ореховый стол, просторная кровать с пуховиками, старомодный коричневый шкаф, а на стене висят ходики и икона. На окне тюлевая занавеска. Здесь неизменно царит приятная прохлада, пахнет ореховыми листьями и лавандой. В комнату никому не разрешается входить, пока домой не вернется Яни. Самый младший сын бабушки, Яни, с сорок первого года где-то гниет в окопах. Недавно приезжал его приятель с простреленными легкими; счастливый человек — получил отпуск. Он сказал, что сын ее жив, не погиб. Назвал даже место, где они стоят, — Воронеж.
«До чего странно, — подумала Агнеш, — что я снова вижу бабушку, ведь ее похоронили в прошлом году. Тогда был холодный, снежный декабрь, канун рождества… Или, может быть, она вернулась. Как она любила ее, свою внучку!»
Перед бабушкиной дверью разбита крохотная клумбочка, с которой бабушка каждый раз срывает для нее анютины глазки, гвоздику. Когда приходили внуки, на столе всегда красовался пирог с творогом. Но Карчи и Ферко убегали от бабушки — она вечно со слезами вспоминала старые времена… Только Агнеш бывало усаживалась у ног бабушки и терпеливо выслушивала бесконечные истории: