Море
Шрифт:
— Прости — минуточку, я все же оденусь…
— Ради бога, конечно, изволь… Я ворвался к тебе ни свет ни заря…
Татар ушел в ванную комнату.
С этим не поладишь за две тысячи пенге. Ему и четырех мало. Он горазд урвать столько, сколько другому и не приснится. Говорил же он, Миклош Кет, доктору Ремеру, чтобы тот не доверял Татару материальное обеспечение — и без него бы справились. Такой гангстер и десять тысяч не постесняется взять. В ответ на это предостережение доктор лишь посмотрел на него поверх очков и скривил рот: «Думаешь, только нашей семейке дозволено воровать». Вспомнишь эти слова — кровь закипает в жилах. К счастью, ему самому удалось тогда реализовать часть заготовок. От них-то и осталось на книжечке две тысячи пенге.
Минут через пятнадцать Татар вернулся. Его нельзя было узнать. Чисто выбритый, причесанный, надушенный, с белыми, как снег, зубами, в коричневом костюме, кремовой шелковой рубашке с темно-зеленым шелковым галстуком.
— Ты уже завтракал, Миклошка?
Кет только рукой махнул: дескать, ему сейчас не до еды.
Татар позвонил, и старушка внесла голубую камчатую скатерть.
— Один завтрак, мама, да поскорее.
Кет обалдел: ну и ну, звонить в двухкомнатной квартире!
Подойдя к серванту, Татар достал палинку и соленое печенье. Потом поставил возле бутылки две рюмки и, наливая, спросил:
— Мобилизовали?
— Да.
— Когда явиться?
— Завтра.
— Ну, выпьем. За твое здоровье.
— Дюри… что мне делать?
— Что делать? — с недоумением переспросил Татар и опорожнил рюмку. — Пойдешь в армию и будешь делать то, что делают другие.
— У меня ребенок.
— А я чем могу помочь?
— Чем угодно… ты в хороших отношениях с военным комендантом.
— Брось эти глупости.
— Тебя ведь не взяли.
Татар пожал плечами.
— C’est la guerre [10] . Одного берут, другого нет. Кому как повезет.
10
Война (франц.).
Кет чувствовал, что лицо его покрывается потом.
— Пойми, Дюри, я готов на любую жертву. Скажи, сколько тебе надо. Я не хочу идти на фронт. Не хочу подыхать, да еще сейчас, когда все равно конец… Русские уже у Карпат. Может быть, еще месяц… Я не дурак продавать свою шкуру… Помоги мне, старина. Пообещай коменданту денег.
Татар ручкой ножа стучал по яйцу. Он даже не взглянул на Кета.
— Выпейте стакан воды, коллега, и придите в себя. На сей раз будем считать, что я не слышал ваших предательских заявлений.
Кет побелел, как стена. Он вскочил и замахал кулаками.
— Ты подлец! Ты мошенник! Как ты смеешь со мной так разговаривать? Думаешь, что все забыто? Командовать мной собираешься, жалкая тварь? Ведь это же я вывел тебя в люди!
Татар не ответил. Он неторопливо тщательно выскребал из яйца ложечкой желток. Всякий раз, проглотив, он облизывал ложечку и откусывал булку с маслом, делая вид, будто не замечает Кета.
— Пусть будет так, — понизил голос Кет. — Пусть будет так. Я еще докажу, что ты неправ. Но если уж дело дошло до разрыва, то все-таки я родственник Ремеров, а не ты. Конечно, ты только и ждешь моей смерти. Пусть меня угонят на фронт, пусть я подохну — садись на мое место. Но ты, как видно, рад забыть то, что было, а?
— Не стоит ворошить старые дела, — очень спокойно ответил Татар, но лицо его покраснело. — Даже выведи ты сейчас всех на чистую воду — я не уверен, что тебе удастся выйти сухим из воды. Я воровал? Воровал, но вместе с тобой. Тебя выгородили родственники. Но так было раньше. Теперь вашей еврейской семейственности пришел конец, теперь ты уже не бросишь рваные штаны вышедшему из тюрьмы безработному. И если суждено подохнуть кому-нибудь из нас, так это тебе!
— Вот она благодарность… благодарность, злодей! Ну, ты еще увидишь… я тебя проучу, меня освободят и без твоей помощи… но уж тогда ты полетишь…
Кет вскочил, толкнул курительный столик. На пол с грохотом свалилась херендская ваза. Не помня себя от гнева, он очутился за дверью. Ну, конечно же, не стоило ему приходить сюда. Ведь можно было не сомневаться, что Татар только обрадуется, если его погонят на фронт, он давно этого ждет не дождется. Если только не сам устроил, чтобы Кету прислали повестку.
Кет зашел в первый попавшийся кафетерий, заказал завтрак, но не притрагивался к еде, а лишь нервно стучал пальцами по столу. Надо поговорить с директором. Сослаться на Гезу Ремера. Сказать, что перед отъездом в Лондон они велели до последней минуты щадить его и удерживать на предприятии. В такие времена бухгалтерию нельзя доверять кому попало. Доктор поймет это.
Он хлебнул кофе, бросил на стол двухпенговую монету и вышел на улицу. Дул ветер, было пасмурно. На площади Муссолини часы показывали половину восьмого. Задумавшись, Кет медленно побрел в контору.
Правда на земле
Госпожа Геренчер, подбоченясь, стояла посреди большой комнаты и битый час читала нотацию практиканткам Гизи Керн и Агнеш Чаплар. Паланкаи со злорадством поглядывал на них из-за учебника японского языка.
— Я уже семнадцать лет работаю, а подобной низости и представить себе не могу. У нее, видите ли, свидание, и на этом основании она бросает почту. Пусть даже миллион раз будет свидание. Долг…
— Рабочий день кончается в половине шестого, — дерзко перебила ее Агнеш.
— Во-первых, не перебивайте, когда с вами говорят старшие, понятно? Ну и что из того, что рабочий день кончается в половине шестого? По-вашему выходит, пробило половину шестого, так бросай все дела. Врач разрезал живот, но, если кончилось рабочее время, он не станет продолжать операцию? Капитан опустит наполовину якорь, кочегар сядет в тендере на уголь и будет болтать ногами, потому что кончился рабочий день? Погодите, пусть только придет господин доктор, увидите, вам несдобровать…
— Вы могли бы и раньше выдать почту.
— Я не обязана отчитываться перед вами в своей работе. В ваши годы я и рта не смела открыть перед начальством. Для вас не существует ни работы, ни начальства, ни авторитета, вы хуже тех большевиков. Нетрудно предсказать… Идите сюда, Миклош, и послушайте, какую подлость сделали эти две пройдохи.
Кет остановился в открытых дверях и пожал плечами.
— Плевать мне на все это. Меня мобилизовали.
Госпожа Геренчер всплеснула руками и тотчас же стала прикидывать в уме, что сулит ей уход Кета. Прежде всего освободится ставка в восемьсот пенге и тогда, может быть, ей повысят жалование пенге на двести. Кроме того, Миклош Кет — противный тип, однажды он наговорил доктору, что она невежлива с заказчиками. Но, как бы там ни было, он во сто крат лучше Татара. А уж если Кета угонят на фронт, то с Татаром ей не сладить. И потом нет уверенности, что доктор использует фонд и даст надбавку.