Морок
Шрифт:
После полудня, с вахты позвонили:
— Лариса Михайловна, к нам гости… С телевидения. Просят провести к вам…
Сердце ёкнуло, но тут же, успокоилось.
— Проводите… — Она была готова к борьбе.
Вопреки ожиданиям, гости оказались доброжелательно веселы и вежливы, и уж никак не тянули на руку правосудия. Светловолосый мужчина в очках, молодой, с располагающей улыбкой, представившись, как главный, бросил оттиражированную реплику:
— Наш прожектор, Лариса Михайловна, катается по регионам Союза, и делает небольшие репортажики, на злобу дня. В основном,
Обаяние и обходительность телевизионщика не скрывали, однако, его потаённый интерес. Лариса Михайловна внутренне усмехнулась.
— Шерстите, молодой человек, шерстите! Это ваша работа. Ваш хлеб. Что найдёте, всё ваше.
— Вот и славно.
Обход начали со спальных помещений и учебных классов. Камеры лениво скользили по свежекупленной мебели и ярким занавескам, заглядывая в кастрюли к поварам, обозревали санитарные узлы и даже радиаторы отопления. По мере продвижения, по этажам и помещениям, взгляд у руководителя концессии становился скучным. Урок труда у старшеклассников, несколько привлёк телеработников. Ребята, хмуро бросая взгляды на камеры, тем не менее, продолжали что-то пилить, вытачивать, стругать, абсолютно игнорируя чужаков. В эпицентре деловито расхаживал Ашот Эрикович, в своей незаменимо черной рабочей шапочке, что-то жестикулируя, указывал и поправлял.
— Это наш трудовик. Маркисян Ашот Эрикович. — Пояснила директриса Главному. — Плотник от бога. Передаёт ремесло ребятам…
Главный вяло кивнул, а между тем, юркая мадам из телегруппы, уже брала блиц-интервью у Ашота.
— … самостоятельны… — Донеслось до Ларисы Михайловны.
Маркисян, пафосно и громко, кричал в микрофон, пытаясь перебить шум молотков и ножовок.
— У каждого ученика своё задание. Кто-то сколачивает табуреты. Кто-то — скворечники. А кто-то выпиливает вычурные ножки для стола. Есть особо одарённые ребята. Те занимаются резьбой по дереву. Пройдёмте, уважаемая, покажу замечательные работы. Осторожно! Здесь опилки… Не наступите!
Вдоволь насытившись зрелищем столярной мастерской, съёмочная группа, как по команде молча, встали подле главного «осветителя перестройки». Видимо, в ожидании ЦУ. Главный прожектёр откровенно поник лицом, уже, в общем-то, и не скрывая своего разочарования. Затем что-то вспомнил, и тускло спросил:
— А где у вас самые младшие группы?
«Младшенькие, — пронеслось в голове у Ларисы Михайловны, — как же, ахиллесова пята. Последний шанс найти скелета в шкафу». А вслух, произнесла:
— Младшие, у нас в левом крыле здания. Первый этаж. Сейчас у них должен быть урок пения. Пройдёмте, за мной, пожалуйста!
Проходя мимо трудовика, директриса выразительно взглянула на него. Ашот медленно прикрыл глаза.
Урок пения давно был закончен. Малыши попросту носились по залу в произвольной программе. Желающим рисовать были розданы карандаши и акварели. Часть ребятни с головой ушла в игрушечный
Телеруководитель сделал жест, или повёл бровью. Только сразу параллельно друг другу, к двум-трём малышам, подсели девушки с микрофонами. Барышни знали, как говорить и с чего начать.
— Что ты рисуешь?
— Ух, ты! Что ты построил? Дом? Как тебя зовут?
— Приве-ет! А покажи мне свою машину! У меня дома тоже такая есть!
Безобидные вопросики, плавно перетекали к насущному: «Как вам тут, без папок и мамок? Не обижают?» Но вот беда, большинство малышни, еле выговаривали слова, а другая часть вела себя зажато и шарахалась от телекамер, под привычные руки нянек.
По счастливой иронии, самым смелым и языкастым оказался тот самый мальчишка. Тот, с кем беседовала ещё недавно сама Лариса Михайловна.
— Я буду канслухталам масын. — Громко поделился планами на будущее белобрысый крепыш. — Ищо калабли будю делать… Касмисс-ки-и.
Из этого слова не надо было вытягивать, только направляй. Теледама и направляла.
— А как тебе живётся здесь? Нянечки хорошие? В угол не ставят? По попе не шлёпают?
— Зачем? — Глаза мальчика стали круглые от удивления, и Лариса Михайловна чуть не прыснула со смеху. Совсем недавно этот вопрос задавала она.
— Ну, вдруг ты на скатерть компот пролил, или в штанишки описался… Ругают, наверное… В угол ставят, а?
— Зачем? — Малыш не переставал удивляться. Взрослая тётя говорила диковинные вещи.
— Няни хорошие у нас. — Вдруг громко и членораздельно произнёс мальчик.
От этих слов, многие из упомянутых, расцвели, а сама «железная хозяйка дома» умилилась сердцем. Главный с телевидения, казалось, не дышал.
— Вот только. Конхеты… Белочку дают. Мне с олехами не нлавятся. Я Класную Шапочку люблю. Мы с Дениской меняемся.
— А большие мальчики не заходят к вам? Не забирают конфеты? — Уже прямо и не виляя, спросила дамочка.
— Зачем? — настырность тёти сбивала паренька с толку.
— Алла! — Подал голос Главный. — Достаточно! Всё, отбой!
Судя по голосу, настроение его было не то, что по приезду. Он повернулся к директрисе. Улыбка вернулась на его лицо, но глаза были холодны.
— Спасибо, Лариса Михайловна! Ваш дом, просто чудо! Спасибо, что показали и рассказали! Простите, за беспокойство!
— Ну, какое беспокойство… Разве, я не понимаю! В стране, такое творится.
Последние слова директриса произнесла подчёркнуто громко. Она умела возвращать издёвки. Больше, Главный, не иронизировал. Сухо попрощался и, отказавшись от чая-кофе, повёл процессию на выход. Уже в спину уходящим, Лариса Михайловна выкрикнула:
— А когда мы себя в кино увидим?
Главный нервно дёрнул плечом и, обернувшись, сказал:
— Себя в кино вы не увидите!
— Почему?
— Ваш материал не выйдет в эфир. До свидания!