Морок
Шрифт:
— Ближе подойди! — Различил Ваня голос Дрозда. Он сидел на сцене, сбросив ноги вниз. Рядом притулившись, сидел Хвощ, и старательно выделывал губами сигаретные кольца. Казалось, Дрозд улыбался и, подойдя ближе, Ваня увидел, что это так. Только улыбку нельзя было назвать хорошей. По сцене, как на вокзале, то тут, то там, лежали пакеты. Набитые. «Неплохой урожайчик.» — Отметил Ваня, вновь возвращаясь глазами к Дрозду. Дрозд продолжал улыбаться. Остальные, молча, ждали развязки.
— Ну. И. Где? — Раздельно и чеканно произнёс Дрозд.
Захотелось ответить в рифму. И совсем не безобидно: «в Караганде».
— Отсюда не увидишь.
Его порадовал собственный голос. Он не дрожал и не ломался, несмотря на волнение. Голос звучал по мужски твёрдо.
— Глобус?! — Полуспросил, полупозвал кого-то Дрозд. За его спиной, кто-то зашевелился, и спустя секунды, некто спрыгнул с подиума вниз. Парнишка, действительно был забавный. Небольшого росточка, пухлый, с круглой головой, имел все основания прозываться Глобусом.
— Плыви на «шухер». — Приказал ему Дрозд.
Тот побежал в двери. Одновременно с ним, кошкой спрыгнул Хвощ, и встал от Вани справа.
— Не увижу, говоришь… — Зловеще протянул Дрозд, медленно прикуривая сигаретку. Медлительные ленивые движения — было то, что из поколения в поколение, копировала дворово-шпаняцкая молодёжь. Считалось, что вожак не должен быть дёрганным и крикливым. Напротив, размеренная ленца в голосе и движении завораживала. Придавала вес, солидность и романтическую киношную красивость. Во многом, Дрозду это удавалось. Вот только глаза не заставишь играть. В глазах его плескалась откровенно-неприкрытая злоба.
Дрозд выдохнул дым в сторону Климова, и закончил:
— А вот хамить буграм не следует, пацанчик.
Ответить Ваня не успел. Неожиданно воткнувшийся в живот кулак, согнул его пополам. Дыхание пресеклось, и на миг показалось, что вдохнуть он больше не сумеет… Два очередных удара: в шею и ухо, свалили его на пол, а третий, кажется ногой, прошёлся по губам, наполняя рот солёным. Удивительно, но от подобных сотрясений, дыхалка восстановилась быстро. Ваня задышал часто, пачкая кровью полы.
— Вставай, урод! — Орал, пиная его Хвощ. — Нехер пол целовать…
— Харэ, Хвощ! — Остановил «шестёрку» Дрозд. — Подними его!
Климов встал, трогая ухо. Кажется, с него тоже капала кровь.
— Тебя не будут гвоздить, Клим. Даю тебе, ровно минуту, на исправление косяка. Мне вот, кажется, пакеты ты собрал… Ну, почему то не принёс… А?! Клим? Я, ведь, правильно думаю?
Удивительное дело: страх исчез с первыми ударами Хвоща. Хоть, Ваня и не знал, как драться, но, тем не менее, его колотило той яростной дрожью, что бывает, колотит всех драчунов. А ещё, хотелось дерзить.
— Думаешь ты, не совсем правильно… Пакеты, я и вправду собрал, но потом передумал и раздал малышне. И первый, и второй. А знаешь, почему?
Дрозд сузил глаза.
— И почему же?
— Вспомнил о твоей улыбке. Зубов у тебя и так мало, и какие-то чёрные, с налётом кариеса. А сладкое жрать начнёшь, совсем их погубишь, Дрозд. Нельзя тебе о конфетах думать, бугор…
— Чё ты сказал?
На сцене засмеялись. Бугры, что предпочли молча наблюдать «спектакль», сейчас хохотали над незадачливым Дроздом, которого «умыл» старшак. Тот, потеряв свою невозмутимость, самолично бросился на обидчика. Первые два маха бугор зарядил в пустоту,
— Бугры! А попа у вас не слипнется от конфеток?! Разлеплять тяжело будет!
Он не знал, как ударить другого по лицу. Зато за словом в карман не лез. И сейчас, распиравшая грудь, ярость искала выход.
— У-у-у! Ну, Дрозд! Как у тебя запущено, я гляжу… — Высокий широкоплечий подросток насмешливо смотрел на Дрозда.
— Гнат, тут было запущено. Бля буду… Я во втором также начинал. Тоже строил, тоже морду бил. Хвощ — свидетель. Счас там порядок. И здесь зашвонкуем… Я отвеча-аю!
— Ну-ну! Давай швонкуй… — Того, кого назвали Гнатом, вразвалочку пошёл к выходу. За ним, как по сигналу потянулись все, кто принимал зрительное участие. Причём, Гнат шёл порожняком, остальные как прицепные вагончики пошли следом, гружённые в руках пакетами собранной дани.
— Да, и это… — Гнат у двери обернулся.
Дрозд замер, задерживая дым в лёгких.
— Этого шутника со старшаков убрать нахрен. Клоуны нам не нужны!
— Сделаем, Гнаша!
К своим Иван возвращался с распухшей губой и правой ассиметрией лица. На ухе запеклась корочка. Глаз левый, хоть и не закрылся, но вероятность, что закроется, была. В спальном помещении попритихли, когда он вошёл. Ребята, едва бросив взгляд, стыдливо отводили глаза. Он не винил их. Решение принимал сам, с него и спросили.
Всё справедливо. Заполнились последние слова бугра.
— Слыхал, что Гнат сказал?! Ты теперь не старший. Ты теперь никто. А будешь залупаться, зачмарим по полной. Я тебе обещаю, шутить ты теперь будешь всё меньше и меньше.
— Ни хрена у вас не выйдет. — Пробовал ерепениться Ваня. — Не вы меня в старшаки выдвигали, не вам и снимать.
— А вот увидишь…
Дрозд говорил это с каким-то особо внутренним убеждением, и как Климову не хотелось в это верить, чутьё всё же подсказывало, что, скорее всего так и будет. Нехорошесть интерната проявлялась во всём: в мелочах и крупном. Даже в том, как старательно педагоги ухитрялись не замечать разукрашенного Ваниного лица. Словно он всегда такой ходил. А раньше когда-то, бывало, по пустяку могли целое следствие развернуть. Но, то было раньше.
Слова Дрозда подтвердились на второй день. Когда Иван вошёл в младшаковую группу поздороваться с друзьями, там уже вовсю хозяйничал новоназначенный старшак. Ваня даже не удивился выбору бугров. Это был Гнус, редкий гад, к тому же падкий на власть.
— Чего ты тут раскомандовался? — Хмуро и зло вопросил его Климов.
Гнус даже не дёрнулся, и не изменился в лице, как бывало.
— Клим! Ты низложен! — Торжественно провозгласил он. — Теперь я старшакую!
— Да?! А ху-ху не хо-хо?! Ты где такой бред вычитал? Плохой сон увидал?