Морская сила(Гангутское сражение)
Шрифт:
При Петербурге. В 22 день января 1714 года».
В тот же день, 22 января, поутру, привели перед собранием судей всех обвиняемых, за караулом, и сентенция прочтена им публично. Затем объявлена монаршая милость: Крюйса «взять чин», послать в Тобольск; Рейса привязать с завязанными глазами к позорному столбу и приготовить к расстрелянию, а потом сослать в Сибирь; с Шелтингом и Дегрюйте-ром велено было «поступать по приговору».
Петр смягчил кару первым двум обвиняемым.
После суда имел долгий разговор с Апраксиным.
— Суд
Отпуская Апраксина, царь распорядился собрать военный совет:
— Вишь, год кончается, надобно не мешкать. Собирай генералов и флагманов.
На совете Петр был краток:
— Нынче Финское княжество под нашей пятой, а генеральная задумка на швецком берегу. До них морем плыть, а флот Карла ныне силен, преграда нам. — Петр остановился на мгновение. — Жаль, генерал-адмирал, осенью брандеров не было под рукой в Твере-мине. Лилье кучей стоял у Гангута, спалить их эскадру было в самый раз.
Апраксин добродушно заметил:
— Тепереча, государь, и наш флот силу набирает,
— Верно, генерал-адмирал, — ухмыльнулся царь, — в Ревеле скоро линейных кораблей десяток наберется, Салтыков грозится еще прислать. — С лица Петра исчезла ухмылка. — На доброй половине судов недобор экипажей великий, паруса ставить некому, пушки ворочаться без канониров не станут.
Петр зашагал по комнате, посасывая потухшую трубку:
— Нам-то флот на ходу завтра потребен, кланяться будем помощи королю дацкому…
Выслушав Апраксина, Голицына, реплики остальных, царь высказал главное:
— Стержень для всего нашего флота — галерные эскадры. Здесь мы превосходим шведа. Покуда оные дремлют, в зиму галерные суда надраить, солдат к абордажному бою настропалить, гребцов подобрать проворных.
Глубокой осенью Долгоруков получил предписание от царя договориться с королем о присылке весной в Финский залив датской эскадры. К берегам Швеции «через Аландсгаф, где никоими мерами от больших пройти невозможно, ибо на многие мили чисто, нигде островов нет, а мы большими кораблями не сильны, только имеем 11 линейных кораблей, и из тех иные по нужде годятся, понеже имеют меньше 50 пушек…» — так прописал Петр задание послу в Дании.
Долгоруков не мешкая начал переговоры, но вскоре понял, что без денег не обойтись.
Датский канцлер довольно прозрачно намекнул:
— Без субсидии России мы не сможем вооружить флот, для этого необходимо полмиллиона ефимок, провиант, парусина, пенька и порох.
«Сколь мерзко, нагло канцлер говорит, — соображал посол, — государь немало этих ефимок королю выдал, а толку мало».
Царь тоже возмутился и передал Гавриле Головкину:
— Не помышляет ли Фредерик с нас деньгу взять, а потом мир с Карлом учинить?
В Копенгаген Петр сообщил, что субсидию Фредерик получит по прибытии датского
Поджав губы, канцлер передал ответ Фредерика:
— Его величество послать флот не может. А на что деньги будут издержаны, его величество ответ держать не будет…
Итак, помощь союзника растаяла как дым. Видимо, осталась надежда только на свои силы.
. Но Долгоруков и Куракин сообщают о смуте в шведском королевстве. В сенате поговаривают о замирении с царем. А нешто? Прибалтика и Финляндия покорены, море отвоевано у шведов. Правда, аглицкие и голландские купцы остерегаются торговать через Балтику. Ан мы их заставим. Пускай столкнутся мордами аглицкие и голландские со шведскими, авось поумнеют. Перестанут шуры-муры за моей спиной водить.
Немного погодя вызвал канцлера Гаврилу Головкина:
— Сочиняй указ купцам нашим: «Отныне повелеваем лес и всякие поделки из оного, пеньку, смолу и прочие для корабельного строения изделия из Архангельского порта не возить, а токмо торговать из Лифляндии или Питербурха».
Головкин собрался уходить, но царь его остановил:
— Другой задел поразмысли. Надобно универсал наш через послов иноземных переслать к шведскому сенату. Брат Карл до сей поры замирения не желает, так мы поведаем шведскому люду о наших стремлениях.
После Рождества воззвание разослали русским послам. Вскоре «Универсал ко всей Свейской земле» через купцов и верных людей появился в Стокгольме.
Царь, «объявляя всю правду и несклонность короля к миру, призывает всех жителей королевства шведского выказать свою склонность к прекращению войны и, не теряя времени, понудить свое правительство к скорейшему заключению мира. Ежели же оное наше великое доброжелательство презрено будет и от того зло королевству шведскому от приближающегося воинского пламени произойдет, то сим объявлением перед Богом и светом будем оправданы».
Призыв русского царя, казалось, попал на благодатную почву.
В прошлые времена в столицу Швеции нет-нет да и залетали грустные вести о поражении королевской армии в России. Толковали на рынках торговцы, мастеровые в цехах, роптали втихомолку работные люди и окрестные крестьяне. Горбились и затягивали пояса купцы, росли налоги и поборы. Сиротели поля, король требовал новых рекрутов, пустела казна, пламень войны не затухал. И все же дворянство и купечество пока твердо держали сторону короля. Как так, десять лет кровопролития — и отдать навсегда России лучшие земли за морем?
Но в эту зиму на улицах Стокгольма появились беженцы с Аландских островов. Они сеяли панику, своими ушами слышали пушечную пальбу с финского берега, там в Або обосновались русские гренадеры. Столичные бюргеры пугливо втягивали головы в меховые воротники, — до островов-то рукой подать.
Воспрянули и в королевском Совете противники войны, сторонники Арведа Горна:
— Пора искать замирение с царем Петром. Иначе придут русские, и тогда всему конец. Король, видимо не осознает всей пагубности затянувшейся войны, к тому же и сам царь призывает к миру.