Морские повести и рассказы
Шрифт:
— Не тревожьтесь из-за этого парня. Наверное, он передумает до завтра. Но как же быть со мной? Я н могу торчать у калитки до самого утра.
Она не выдержала:
— Это вас он ждет! Вас!Это вы должны приехать завтра!
Он тупо прошептал:
— Я? — И у обоих, казалось, прервалось дыхание. Видимо, он размышлял над тем, что услышал; затем без всякого раздражения, но с явным замешательством сказал:
— Не понимаю. Я ничего ему не писал. Это мой приятель
Он наклонился к ней; она быстро зашептала что-то, а он слушал, изредка бормоча «да» и «понимаю». Наконец он осведомился:
— Но почему же нельзя сегодня?
— Вы меня не поняли! — нетерпеливо воскликнула она.
Яркая полоска света угасла на западе под облаками. Снова он слегка наклонился, чтобы лучше слышать. И темная ночь скрыла шепчущую женщину и внимательно слушающего мужчину; видно было только, что лица их ласково и таинственно сблизились.
Он выпрямился; широкополая шляпа задорно съехала на затылок.
— Дурацкое положение, правда? — пожаловался он. — Завтра? Ну-ну! Никогда ничего подобного неслыхивал. Значит, всегда будет «завтра», а никакого «сегодня» нет, насколько я понимаю.
Она молчала и оставалась неподвижной.
— А вы поощряли эту забавную выдумку, — сказал он.
— Я никогда ему не противоречила.
— Почему?
— А зачем мне было это делать? — защищалась она, — Это только принесло бы ему несчастье. Он сошел бы с ума.
— Сошел бы с ума! — пробормотал он и услышал ее короткий, нервный смешок.
— Кому это могло повредить? Неужели я должна была ссориться с бедным стариком? Легче было самой наполовину верить.
— Да, да, — сообразил он, — Должно быть, старик как-нибудь обошел вас своей вкрадчивой болтовней. Вы — добрая.
Руки ее нервно зашевелились в темноте.
— И это могло быть правдой. Да так оно и есть. Это сбылось. Вот оно. Вот то «завтра», какого мы ждали.
Она перевела дыхание, а он добродушно сказал:
— Да, а дверь заперта. Я бы не обратил внимания, если бы… И вы думаете, можно заставить его признать меня?.. А?.. Что?.. Вы могли бы это сделать? Через неделю, вы говорите? Гм… может, и так. Но неужели вы думаете — я выдержу неделю в этой дыре? Ну нет! Мне подавай тяжелую работу, а не то шум и суету или побольше простора, какого у нас, в Англии, не сыщешь. Правда, я уже был однажды в этом городке и прожил здесь больше недели. Старик помещал тогда объявления обо мне в газете, а один мой приятель решил выудить у него пару соверенов и послал ему письмо, написал там всякую ерунду. Однако ничего из этой проделки не вышло. Нам пришлось уносить отсюда ноги. А теперь другой мой приятель ждет меня в Лондоне, и, кроме того…
Бэсси Карвил прерывисто дышала.
— А не постучать ли мне в дверь? — спросил он.
—
Скрипнула калитка перед коттеджем капитана Хэгберда, тень его сына скользнула, остановилась и словно засмеялась глухим смехом, похожим на смех отца, но только ласковым и мягким; этот смех зазвенел в сердце женщины.
— А он не буянит, а? Мне бы не хотелось с ним сцепиться. Ребята всегда мне говорили, что я сам не знаю своей силы.
— Он самый безобидный человек на свете, перебила она.
— Вы бы этого не сказали, если бы видели, как он гнался за мной по лестнице, держа в руке кожаный ремень, — возразил он. — Я шестнадцать лет об этом помню.
И ее кинуло в жар, когда она снова услыхала его мягкий приглушенный смех. Он постучался в дверь, и сердце у нее упало.
— Эй, отец! Впустите меня. Я — Гарри. Вернулся домой на один день раньше.
Одно из окон в верхнем этаже распахнулось.
— Зубоскал, явившийся с какими-то сведениями, — раздался в темноте голос старого Хэгберда, — Не связывайтесь с ним. Это испортит все дело.
Она слышала, как Гарри Хэгберд крикнул: «Здорово, папа», потом что-то звякнуло. Окно захлопнулось, и он снова очутился перед ней.
— Совсем как в старые времена. Едва не заколотил меня до смерти, когда я хотел уйти из дому. Теперь я вернулся, а он, чтобы прогнать меня, швыряет мне в голову проклятый заступ. Мне задело плечо.
Она содрогнулась.
— Мне было бы все равно, — начал он, — но дело в том, что я истратил на билет последние шиллинги, а на последние два пенса побрился — из уважения к старику.
— А вы действительно Гарри Хэгберд? — торопливо спросила она, — Вы это можете доказать?
— Могу ли доказать? А кто другой может доказать? — весело подхватил он. — Каких вам нужно доказательств? И что я должен доказывать? Нет такого уголка на свете, кроме, быть может, Англии, где бы не нашлось какого-нибудь мужчины, а еще лучше — женщины, которая помнит меня, как Гарри Хэгберда. Я больше похож на Гарри Хэгберда, чем кто бы то ни было. Могу вам доказать в одну минуту, если вы мне позволите войти в вашу калитку.
— Входите, — сказала она.
Он вошел в палисадник Карвилей. Его высокая тень двигалась, слегка раскачиваясь. Она повернулась спиной к окну и ждала, следя за приближающейся тенью, единственным материальным элементом которой были ее шаги. Свет падал на сдвинутую набекрень шляпу, на плечо, которое, казалось, рассекало тьму, на его ноги. Он подошел и остановился, повернувшись лицом к освещенному окну гостиной за ее спиной; он оглядывался по сторонам, тихонько посмеиваясь.
— Вы только на минутку представьте себе, что у меня отцовская борода… Ну как? Говорите. Я еще мальчишкой был вылитый его портрет.