Морской дьявол
Шрифт:
— Братцы! Нас арестовали. Помогите!
И тогда люди хлынули в контору. Там возникла возня, командир омоновцев что–то кричал своим подчиненным, но их смяли и несколько человек ворвались в кабинет директора. Балалайкин выбежал в коридор, а отсюда на улицу, но не успел добежать до своей машины, его схватили рабочие и столкнули в воду фонтанного бассейна, с минуту он там барахтался, а потом вылез и побежал прочь от завода.
Предрассветные сумерки скрыли беглеца, а изумленная толпа еще с минуту хранила молчание, а потом кто–то сказал:
— Арона вроде бы не зашибли, однако пужанули крепко.
Это был момент, когда толпа вдруг затихла, точно ей бросили кусок мяса.
Люди стали расходиться.
ГЛАВА
Мара — «…блазн, морок, морока, наваждение… воздух, за сотни верст, напитывается дымом, чадом, гарью; солнце стоит мутным багровым шаром, травы блекнут, из болот подымаются вредные испарения…»
Вл. Даль
Ну, а директор завода Петр Петрович Барсов, его жена и дочка, и весь экипаж самолета… Что же с ним приключилось?..
С бетонной полосы Петербургского аэропорта взлетел необычный самолет: короткий и пузатый с развернутыми назад крыльями, словно это был майский жук, дуновением ветра поднятый в высоту и устремившийся к сиявшим в глубине ночного неба звездам.
Самолет взял курс на одну из стран Ближнего Востока. В пилотской кабине сидели Петр Петрович и его супруга Елена Ивановна. К рычагам управления они не притрагивались и никаких педалей не нажимали: самолет летел на автопилоте и режим полета задавался компьютером, слабые лампочки которого едва мерцали на приборной панели.
В кабину летчиков заглянул мужчина лет тридцати, смуглый, кудрявый с большими выпуклыми глазами и короткими усиками. На дурном русском языке театрально проговорил:
— Господа! Мы делал ресторан!..
Он был араб, и его звали Зураб Асламбек, но в России он представлялся Захаром Андреевичем.
Летчики повернулись к нему, благодарно улыбнулись и вышли из кабины. В первом салоне был накрыт стол. За ним кроме Зураба, точно голубки, сидели два юных существа: Руслан и Маша, дочь Барсовых. Руслан еще недавно царил в спорте, бил европейские и мировые рекорды по прыжкам в воду, дважды завоевывал золотые медали на олимпийских играх, но во время последнего прыжка на олимпиаде в Австралии, где он «выписал» поразивший всех каскад вензелей и воткнулся в воду точно гвоздь, не подняв и малой волны и не вспучив за собой брызги… Он затем взошел на пьедестал олимпийского чемпиона, но в позвоночнике чувствовал боль, которая и не нарастала и не проходила. Домой вернулся со второй медалью олимпийского чемпиона, но и боль в спине противная, ноющая оставалась в память об этой медали. В те же месяцы он заканчивал Военно–механический институт, а, закончив его, пришел к Барсову, попросился на работу. Барсов встретил его как сына, — он любил спорт, с гордостью следил за победами земляка–ленинградца и был рад, что Руслан будет у них трудиться. Положил ему руку на плечо, сказал:
— Это хорошо, Руслан, что ты пришел к нам, и я тебя зачислю в конструкторское бюро, да только зарплату–то мы людям уж третий месяц не платим. Черные силы коршуньем набросились на наш завод, рвут его на части, а уникальное оборудование хотят распродать заграничным купцам.
Руслан ответил:
— Слышал я про ваши беды, потому и прошусь именно к вам. Побороться я хочу с теми, кто завод разрушает. Не верю, что они настолько уж сильны, что и сделать с ними ничего нельзя.
Долго смотрел директор в глаза этого юного могучего человека, вспоминал все мыслимые и немыслимые рекорды Руслана, и вдруг впервые пришла ему в голову мысль: а ведь русских–то победить нельзя. Попробуй, одолей вот такого.
А Руслан вынул из кармана чековую книжку и выписал Барсову сто тысяч долларов. Подавая чек, сказал:
— Это вам, Петр Петрович, в ваш личный директорский фонд.
Барсов, устремив на Руслана отечески благодарный взгляд, тихо проговорил:
— Вам такие деньги… за рекорды давали?
— Да, Петр Петрович, теперь за рекорды, особенно мировые, хорошо платят. Другие виллы на Канарах покупают, а я детский дом содержу.
Барсов обнял Руслана и тихо проговорил:
— Спасибо тебе, сынок.
Петр Петрович брал Руслана в командировки, — летал ли он по России, или как вот теперь, за границу. И горячо любимая дочка Машенька и ее взять упросила.
Руслан еще в институте хорошо изучил устройство двигателя и всего самолета, а к тому же от природы был мастером на все руки. На случай какой поломки его помощь была куда как кстати.
Зураб выложил на стол свои запасы, показывал на термос с чаем, закуски, сладости, говорил:
— Потомок персидского шаха дает еду, как это делает официант ресторана.
И он растворил белозубый рот в широкой до самых ушей улыбке.
Да, он был гражданин соседней с нами страны, выходец из рода потомственных шахов. Теперь же он работал в Москве, в посольстве своей страны, а в Петербург ездил по делам давних связей с заводом, директором которого и был Петр Петрович Барсов. Зураб и уговорил Барсова лететь в его страну и там возобновить договоры по заказам, которые с началом перестройки были прерваны по инициативе тайных ельцинских сил, служивших больше Америке, чем России. Замороженные заказы посадили на мель завод, производивший самые уникальные в мире летательные аппараты, как военные, так и гражданские. И эта вот машина настолько автоматизирована, что на ней и ночью можно летать без пилотов, но главное — она не нуждалась в аэродромах, могла подниматься и садиться на «пятачок». Восточные страны готовы были закупать большие партии таких чудо–самолетов, но и там были люди, помогавшие Америке, — они и вытолкнули со своего рынка русские заказы, и на их место тотчас же повалила американская продукция. Но не дремали и те силы, которые ориентировались на русскую технику. Зураб был горячим сторонником нашего рынка. Сейчас они летели на самолете, который в свое время особенно интересовал страну Зураба.
Барсов уговорил жену и пассажиров поспать, а сам пошел в кабину и занял место за штурвалом.
Под крылом открывалась земля новгородская. Сверкнула свинцовая полоска озера Ильмень. Впрочем, тут же ее затянула серо–желтая хмарь. Желтая потому, что со стороны восточной облака окрасились первыми всполохами зари; они, эти всполохи, и кидали слабый свет на землю, но темень не рассеивалась, а, наоборот, плотнее прижималась к земле и закрывала поля, леса, озера. Словно живое существо, клубилась серая масса, тянувшаяся без конца и края. Барсов вспомнил, как еще студентом он путешествовал по горным отрогам Урала и там в краю болот наблюдал испарения, от которых местные жители держались подальше. Клубы синеватого пара выползали из каких–то хлябей земли и покрывали все вокруг на многие километры. Старики называли эти испарения марой и приписывали им колдовскую силу. Скот и птицы, приближавшиеся к ним, падали замертво и лежали там до тех пор, пока шевелящаяся масса земли не затянет их в свою пучину. Мара, морока, хмарь, мрак, мор, измор… Наконец, мрачный.
За новгородчиной открывалась земля псковская, и восток уж зажигал края облаков розовым свечением, но мара, стелившаяся над землей, становилась гуще, и чудилось Барсову, что это и не воздух, не облака, не испарения, а дьявольское наваждение спустилось на русскую землю, и давит, дышит ядом, грозит испепелить все жилища.
Мерзость… тоже, наверное, от мары. Бог оставил нас за грехи земные, а дьявол наслал на русскую землю гибельный мрак. Чем же другим можно объяснить все порухи, которые с нами приключились с восшествием на царский престол Миши–меченого, с воцарением в Кремле бесов, которые все разрушают и которых во всем мире боятся и ненавидят?..