Морской князь
Шрифт:
– А почему тогда хазары не перемешаны среди вас? – нашел несоответствие Бажен.
– Хазар меньше, поэтому служба у них полегче, – выкручивался Свирь.
– А тот, кто хочет быть воеводой, должен пройти самую тяжелую службу, – добавлял Беляй. – Или ты не хочешь стать воеводой?..
А почему бы и в самом деле не перемешать их друг с другом, прикидывал Рыбья Кровь. Но это можно было сделать и позже, пока же у него и своих придумок по укреплению княжеской власти хватало. Пора, например, было вводить охранные знамена, которые он прежде щедро раздавал тем городищам и селищам, что хотели обезопасить себя от бродячих вооруженных ватаг. Само наличие небольшого
Над Утесом и Смолью такие знамена уже развевались, почему бы не водрузить их над Варагесом и ромейским лагерем? И уже в следующий заезд к тервигам князь прямо предложил Агиливу и Сигиберду подумать об этом охранном обереге, мол, рано или поздно степь вновь наполнится проезжим народом и его знамя будет для Варагеса совсем не лишним.
– А еще это будет означать, что мы твои данники, ведь так? – недовольно отреагировал воевода.
– Или что ты можешь творить у нас свой княжеский суд, – более мягко возражал Агилив.
– Я творю суд только там, где меня просят об этом, – спокойно отвечал Дарник. – А дань я беру лишь тогда, когда могу дать что-то взамен. Какая дань с городища, где живут мои тесть и теща? Это то же самое, что мне брать дань со своего оруженосца.
Но Агилива с Сигибердом его слова не убедили. Тем интересней было Дарнику узнать, что скажут на это ромеи. И, отвозя им обещанную обувь и две повозки с мясным провиантом и мешком лука, он в разговоре с илархом как бы ненароком обронил:
– Еще я хочу дать вам два моих охранных знамени: одно для лагеря, другое для биремы. Чтобы никто чужой не смел на вас нападать.
– Ну да. А потом ты скажешь, что мы твои подданные, – легко обнаружил подвох Карикос.
– А вы и так мои подданные, только пока сами не понимаете этого, – не мог отказать себе в язвительности князь.
– Ромейский военный устав за чужие знамена предусматривает смертную казнь, – сухо заметил на это иларх.
Наверное, ромейский военный устав действительно был чем-то очень важным и грозным, однако почему-то именно после этого разговора в рядах дарникцев при отъезде в Варагес оказались сразу два сильно оголодавших беглеца-стратиота.
Для князя дезертирство природных ромеев явилось настоящим откровением.
– На что вы дальше рассчитываете? – с недоумением спрашивал он их. – Ведь назад в Романию хода для вас уже не будет.
– А и не надо. Мы были на востоке и на юге, теперь хотим побывать на севере и западе, – легкомысленно отвечали двадцатилетние стратиоты, с благодарностью принимая от Беляя по куску солонины. – Мы еще в Херсонесе слышали про тебя, князь. Знаем, что ты никому не отказываешь в службе.
Он и не отказывал, однако видел, что далеко не все разделяют его любовь к увеличению числа подданных. В тот же день, пока весь Варагес рассматривал такую диковинку, как беглецы-стратиоты, Агилив впервые высказал Дарнику свое прямое неудовольствие:
– Позволь, князь, быть с тобой до конца честным и откровенным. Всех наших зимних припасов едва хватает на твою малую дружину, на сто дополнительных ромейских ртов их у нас точно не хватит. Это очень хорошо, что твой Беляй за все расплачивается золотыми монетами, но золото хорошо, когда на него можно что-то купить, а просто так его в рот не положишь. Жители Варагеса уже очень сильно начинают беспокоиться.
Дарник и сам понимал это, только досадно было, что его отчитывают как несмышленыша.
– Раз есть такое беспокойство, то я должен на него ответить. Не мог бы ты собрать всех старейшин и кого ты сочтешь нужным, чтобы я мог говорить с ними? Пусть лишь они сначала хорошо поедят, чтобы были и к тебе, и ко мне добрее.
И вот поздним вечером в большой горнице дома вождя собралось не меньше тридцати старейшин и глав самых уважаемых семей, готовых послушать князя.
– Я знаю, что когда-то племя тервигов было весьма сильным и могучим, – медленно и внятно заговорил Рыбья Кровь, чтобы его слова успевали переводить тем, кто не понимал по-словенски. – Слава тервигов гремела по всему Сурожскому побережью. Я знаю, что вы всегда помните об этом и гордитесь своими великими предками. Потом часть тервигов ушла на запад и на юг в Таврику. Остались те, кто не хотел в своей жизни никаких перемен. Но без перемен жизнь не бывает. Сейчас как раз наступило время перемен. В трудную минуту вы здорово поддержали меня и мою малую дружину, и за это я вам всегда буду благодарен. Вы также проявили большое великодушие по отношению к ромеям, не желая ответно нападать на них. Но, сделав два великих дела, вы почему-то не хотите сделать третьего: стать основой для возрождения моего княжества. А ведь тогда вся выгода будет на вашей стороне. Неужели из-за того, что сейчас вам не так сытно и спокойно как раньше, вы готовы потерять свое новое будущее. Если это так, ну что ж, я найду, как сделать так, чтобы присутствие моих воинов и ромеев больше не беспокоило вас. Зима кончается, и стоянку на одну ночь можно уже устроить и в чистом поле. Никаких обид за это у меня на вас не будет. Поэтому смело говорите, как вы желаете со мной быть.
Князь замолчал и стал неподвижно смотреть в одну точку на противоположной стене. Зато сидевший рядом с ним Агилив ни секунды не оставался в покое: скользил глазами по тихо переговаривающимся варагесцам, ерзал на своем сиденье, крутил головой, шумно вздыхая.
Наконец с лавки поднялся высокий лысый старик и, прокашлявшись, заговорил:
– Ты, князь, верно назвал нас боязливцами, которые не хотят ничего у себя менять. Но причина в том, что нас и так слишком мало, и для нас потерять каждого десятого воина не то же самое, что для большого города. А ведь за любые подвиги и достижения всегда приходится платить кровью. Как быть с этим?
– Эта ваша осторожность мне близка и понятна, – отвечал Дарник. – Я тоже считаю, что после чумы каждая человеческая жизнь стала в десять раз дороже. Поэтому без крайней необходимости не буду убивать даже самых больших врагов. Но тихо сидеть на месте и довольствоваться тем, что у меня уже есть, я тоже не умею. А насчет крови не знаю. Купцы ведь тоже бродят по всему свету и никого не убивают, но для всех они желанные гости. Последних три года я ведь ни с кем сильно не воевал, но от этого моя слава меньше не стала.
Говоря так, князь даже не вспомнил, как совсем недавно собственноручно лишил жизни двух человек, а одного превратил в безрукого инвалида.
– А зачем завлекаешь к себе наших отроков? – крикнул черноволосый тервиг, не поднимаясь с места.
– Надо устраивать на опустевших землях новую мирную жизнь. А чтобы она была действительно мирной, хочу как следует сдружить ваших отроков с моими. Никто еще не придумал для этого лучшее средство, чем войсковая служба. Обещаю, что ни один ваш сын не будет потом, даже если сам захочет, без вашего согласия увезен на чужбину.