Морской князь
Шрифт:
– А если захватит часть вашей земли, будет жить на ней и управлять?
– Если он справедливый властитель, то так тому и быть. А если не справедливый, то жители сами подымутся и позовут меня освобождать их.
Особенно развлекался Дарник, когда иларх спрашивал, почему бы ему не принять христианскую веру.
– Разве ты в трудную минуту не призываешь к себе на помощь души предков, духов ваших лесов и рек или что там у вас еще? Так не лучше ли молиться вечному главному Творцу, чем всем этим мелким идолам?
– А разве в вашем Евангелии не говорил Христос о нас, словенах: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросать псам»?
– Где это такое сказано? – не на шутку загорячился иларх, даже послал слугу за Священным Писанием и протянул его князю: – На, найди!
Князь полистал Евангелие от Матфея… и нашел нужное место, даром еще в отрочестве намертво запомнил его.
Карикос с удивлением вгляделся в написанные слова, но тут же торжествующе вскричал:
– А ты дальше что, не прочитал? «Она сказала: так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот же час». Это же не о псах, а о силе веры, которая всем позволяет уповать на милость Божью.
– Ну да, только все равно «псы едят крохи, которые падают со стола господ их». Это вы-то наши господа?! Ромейские семьи, которые оскопляют своих сыновей, чтобы те нашли выгодную службу евнухов, или те из ромеев, кто носит в парадных носилках богатых женщин и мужчин? Да даже ты здесь разве во всеобщем бедствии не кормишь стратиотов вдвое лучше, чем гребцов, которые делают всю работу? Неужели ты думаешь, что я за все это когда-нибудь стану уважать тебя и таких, как ты?!
От такой неожиданной отповеди иларх не знал что и сказать. Позже, в следующий приезд Дарника, все же подготовил свой ответ:
– Насчет богатых и бедных ты говорил как самый последний неуч. Ведь даже у вас есть знатные люди – те же наследные князья. Забота о своем потомстве – одно из главных человеческих достоинств. Поэтому, если твои предки не умели ничего толкового делать, ленились и все проматывали, то тебе только и остается смотреть на богатых людей с завистью: почему все им, а не мне, а давай я все отберу и по-честному разделю среди таких же потомков бездельников…
Дарник не спешил возражать, ждал, что последует дальше.
– Я слышал, что словене раньше в голодный год своих немощных стариков отводили в лес на съедение волкам и медведям, – продолжал торжествовать Карикос. – Наверно, для вас это тоже справедливо: зачем кормить тех, кто ничего уже не делает. Так что счет равный: вы убиваете стариков, наше простонародье, чтобы выжить, оскопляет в своих семьях одного из сыновей.
– Когда ты прав, тогда ты прав, – с улыбкой признавал в таких случаях князь, что вызывало у тридцатилетнего иларха совершенно счастливый мальчишеский смех.
Поэтому и приглашение в Варагес было принято им как что-то приятное и должное, несмотря на предостережения навклира и декархов о словенском коварстве.
И вот в полуверсте от ромейского лагеря останавливаются пять варагесских телег, к которым шествуют разместиться двадцать стратиотов в легком вооружении, а самому иларху подводят верховую лошадь, и все это движется в сторону тервигского городища. Еще с десяток телег были задействованы, чтобы привезти в Варагес почти в полном составе гарнизоны Смоли и Утеса, не забыв при этом и женщин. Всех женщин разместили в городище, а для гостей-мужчин выставили в чистом поле полторы дюжины шатров, палаток и крытых кожаными полостями шалашей. Впрочем, все это оказалось без надобности, ибо две ночи и полтора дня никто в Варагесе не спал.
В первый день все только съезжались, устраивались в палаточном стане и с любопытством присматривались друг к другу. Чтобы как-то всех расшевелить, устроена была небольшая кутигурская борьба, в которой участвовали несколько пар привыкших к ней поединщиков. Это действительно растопило общую настороженность. А пляски под бубен и дудки варагесских женщин сняли последнюю напряженность. Дабы еще больше всех заинтересовать, было объявлено, что завтра все, кто захочет, смогут проявить свою удаль. Впрямую о каком-либо сватовстве не говорилось, но потолкавшись среди женатых хазар и смольцев, ромеи с гридями быстро уяснили, чем внешний вид замужних женщин отличается от незамужних и вдов, и могли мотать себе это на ус.
Потом состоялось само награждение фалерами с заранее подготовлеными здравицами, которые по написанному громко зачитал голосистый Беляй, сначала по-словенски, потом по-ромейски. Всего было роздано пятнадцать медных и две серебряные фалеры. Последние достались Агиливу и Карикосу. Агиливу – за великодушие и щедрость, иларху – за проявленную сдержанность и мудрость.
– А мне обязательно надо носить ее на груди? – с едва скрытой язвительностью чуть позже поинтересовался у князя Карикос.
– Да хоть на своего слугу нацепи, – Дарника в этом смысле было не прошибить.
Одна из медных фалер была вручена Гриве, что растрогало воеводу гридей до слез.
– Теперь я смогу ездить вместе с тобой? – с надеждой спросил он у князя.
– Я тебя позову, когда надо будет, – неопределенно пообещал Дарник.
Помимо мужского награждения было еще и женское – для всех жен смольского гарнизона. На него ушли все перстни, золотые цепочки и браслеты, что имелись в заветном ларце, а также десяток дирхемов, которые женщины тоже могли носить на себе как украшения.
– Это чуть запоздалые подарки князя и его дружинников своим женам, – объявил Беляй.
Каждый из женатых дарникцев брал у него подарок и вручал своей жене. Князь до этого сомневался, стоит ли это делать перед всем честным народом, но, видя какое волнение, ревность и зависть простенькие украшения вызывают у остальных женщин городища, понял, что Корней был прав и здесь.
– А про меня ты почему забыл? – шутливо упрекнул Рыбья Кровь своего знаменосца и тоже при всех вручил целую горсть висюлек с драгоценными камнями Милиде.