Морской князь
Шрифт:
Евла была дочерью богатого дикейского суконщика, умела читать, считать и писать. Говорила, что отец ее использовал даже как счетовода при расчетах с ткачами. За пять лет путешествий с дарникцами у нее сменилось три мужа. Дважды при рождении детей она пробовала стать чинной домохозяйкой в какой-либо сторожевой веже. Но дети, не дожив до года, умирали, и она снова «становилась на крыло», находя склонного к бродячей жизни «мужа».
– Я расскажу твоим сыновьям такое о ромейской жизни, чего они никогда не узнают от учителей-мужчин, – заявила она год назад Дарнику.
Он поприсутствовал пару раз на занятиях Евлы с княжичами и согласился взять с собой в эту злополучную поездку на Истр-Дунай, которая закончилась пещерным Утесом.
Тогда она была полнотелой молодкой с чистым гладким лицом, не лишенной некоторого чисто ромейского изящества, сейчас же перед ним стояла готовая вот-вот разродиться баба с бесформенной фигурой и обмороженными щеками и смела еще признаваться ему в своих симпатиях.
– Но разве не ты подговорила Лучана украсть казну – сам бы он никогда не стал? – нашел Рыбья Кровь ей новое обвинение.
– Да, я. – В ее серых прищуренных глазах не было ни тени страха или раскаяния.
– Хочешь, чтобы я приказал тебя повесить?
– Кого? Меня? Мать твоего будущего ребенка?! – Евла словно и не сомневалась в своей безнаказанности.
– Ладно, наложница, посмотрим! – усмехнулся он, восхищенный ее бесстрашием.
Через два дня после этого разговора Евла родила в Варагесе здоровую девочку, и вопрос об отцовстве Дарника временно был позабыт. Князь молодую маму не навещал, она тоже не доискивалась его внимания, и тервиги сочли за лучшее относиться к ромейке как к хорошей гостье. Заложив свое еще дикейское серебряное ожерелье с мелкими сапфирами, Евла успешно устроилась в городище и с жильем, и с кормежкой.
Сомнения же Дарника относительно казны успешно разрешил Корней, прибыв, наконец, в Варагес в сопровождении Радима. Худой, желтый, он едва держался в седле, тем не менее излучал удивительную внутреннюю силу и душевный подъем. Не склонный проявлять дружеские чувства к кому бы то ни было, Рыбья Кровь радостно и осторожно приобнял старого сотоварища. А на намеки Радима, что теперь в Утесе еще на одну лошадь стало меньше, тут же распорядился за коня Корнея отдать две лошади.
Уже первый разговор с бывшим хорунжим тайной службы показал, насколько князю до сих пор не хватало человека, с которым ему хотелось бы и необходимо было советоваться.
– Раздавать просто так дирхемы, конечно, смысла нет, а вот наградить, кого ты считаешь нужным, точно надо, – с ходу предложил Корней, словно думал об этом не один день.
– Во-первых, наградные фалеры положены за ратные подвиги и хороши в присутствии большого войска, – возражал ему Дарник. – А раздавать сто дирхемов на пятьдесят человек и оставить в шкатулке только двадцать солидов и снова превращаться в нищего князя – кому от этого будет хорошо.
– Назови это просто: «За доблесть и смекалку, проявленную в самую трудную зимовку», – нашел выход хорунжий. – А войско у тебя сейчас совсем не маленькое. И если ты еще пригласишь на награждение ромеев, то будет вообще хорошо.
Так и решили сделать.
Карикос, когда князь предложил ему приехать с отрядом стратиотов в Варагес, лишь чуть уточнил:
– Так приехать или прийти?
– Смотря сколько ты захочешь взять с собой людей.
– Я думаю, двух декархий будет достаточно.
Приезды князя в ромейский лагерь приняли к этому времени уже вид некоего ритуала. Двадцать – тридцать конников в сопровождении двух-трех колесниц с камнеметами появлялись то с одной стороны лагеря, то с другой и сразу начинали маневрировать вблизи сторожевых постов ромеев: рассыпавшись цепью и опустив пики, делали короткие броски в ту или другую сторону, или во время мирного товарного обмена половина всадников внезапно срывалась с места и перемещалась к другому сторожевому посту, а то вдруг все дарникцы вообще оказывались возле слабо охраняемой биремы. Всякий раз среди стратиотов возникала легкая паника.
– Зачем ты это делаешь? – разгневанно вопрошал тогда Карикос.
– Вы же делаете воинские маневры, почему мы не можем? – невинно оправдывался Дарник.
– Но мы же не врываемся при этом к вам в дом?
– Так ведь скучно совсем без дела. Да и твоим воинам полезно быть начеку.
Несмотря на столь основательную свиту, Рыбья Кровь продолжал в лагере держаться настороже: не допускал, чтобы к его конникам подходило более пяти-шести стратиотов, да и сам предпочитал общаться с илархом на отшибе, не углубляясь в сам лагерь. Делал это скорее не из-за повышенной осторожности, а чтобы держать в нужной готовности собственную дружину.
Устроившись в каком-нибудь недоступном холодному ветру месте, они с Карикосом усаживались на деревянные чурбачки и час-другой о чем-либо говорили. Иларх, со временем убедившись, что его никто не собирается побеждать, вскоре вообще стал придерживаться в этих беседах покровительственного тона, почему-то решив, что княжеская сдержанность проистекает из-за преклонения Дарника перед ромейской более высокой культурой. Заодно он частенько старался выпытать у князя что-либо секретное из их «варварской» жизни, давая Дарнику возможность в ответ щедро пользоваться скрытой словенской насмешливостью, совершенно незнакомой чересчур серьезным ромейским грамотеям.
– Как ты будешь определять ущерб, нанесенный чумой твоему княжеству? – спрашивал, например, притворяясь сочувствующим, Карикос.
– Я прикажу, чтобы каждое выжившее селище прислало камешки по количеству умерших мужчин. Сосчитаю и буду знать.
– Но ведь у тебя не было переписи, и ты не знаешь, сколько было мужчин до этого?
– Ты прав, наверно, не стоит считать и умерших, – с серьезным видом соглашался Дарник.
В другой раз иларха интересовала связь князя с дальними селениями:
– Каким образом и как скоро ты узнаешь, что происходит там во время разливов рек?
– Мы считаем, что чем реже доходят плохие вести, тем лучше. Иногда, пока они дойдут, там все уже само как-то исправляется. Зачем зря беспокоиться?
– А если там созреет большой бунт? Или ворвался могучий враг, от которого можно защититься, только собрав все силы?
– Мы считаем глупым делать ставку на одну большую решающую битву. Если враг пришел, он тоже на что-то рассчитывает. Пускай добудет себе какую-то награду за свою отвагу. Потом пройдет время, и он сам отступит.