Морской лорд. Том 1
Шрифт:
– Что творится с этим миром?! – воскликнул купец. – Рыцари торгуются лучше купцов!
– А дальше будет еще хуже, – предупредил я.
– Да, с каждым годом становится всё хуже и хуже, – пожаловался он.
Наверное, ему надо было привыкнуть к мысли, что придется заплатить мою цену. Я не торопил. Мне не хотелось плыть в Кан или Руан, даже если заработаю там лишние фунтов десять.
– Сейчас принесу твои шестьдесят фунтов, – сказал иудей.
– Шестьдесят два с половиной, – поправил я и предупредил: – Еще раз скажешь шестьдесят, станет семьдесят.
– Нет-нет-нет! –
Он пришел со своим безменом, который должен был сэкономить ему фунтов пять. Побухтел немного, но согласился с показаниями моего. Более двадцати килограмм серебра перекочевали в мой сундук, в котором уже лежали деньги, вырученные за товары, и вместе с ним на мой ял.
– Оставляю тебе бесплатно восемь опытных матросов, – сказал я напоследок.
– Каких матросов? – спросил купец.
– Вот этих, – показал я на восьмерых, захваченных нами в плен. – Они работали на предыдущего хозяина судна, твоего единоверца.
Как только добрались на яле до шхуны, я, не дожидаясь конца прилива, приказал сниматься с якоря. На баке сооружен примитивный шпиль с вымбовками, но слабенький, приходится помогать ему руками. Ребята работали дружно. Они спешили домой, чтобы поскорее получить свою долю из сундука, который с трудом подняли с яла на шхуну и отнесли в мою каюту два человека.
37
Графа Глостерского не было в Бристоле. Он разорял владения своих противников. Те в свою очередь разоряли владения его сторонников. Сражений не было, только иногда, как понимаю, из-за географического дебилизма, случались стычки между небольшими отрядами. О каждой такой стычке чуть ли не эпосы слагали. У многих рыцарей, благодаря грабежам, появились деньги и желание украсить свою жизнь. Поэтому почти половину товаров я продал в Бристоле по хорошей цене. Ушли все мечи, топоры, шлемы. Как обычно, хорошо брали перец и другие специи. Церковники покупали благовония. Один аббат попытался раскрутить меня:
– Сын мой, надо пожертвовать на церковь.
– Судя по твоему сытому лицу, отец мой, она и без моих пожертвований живет неплохо, – сказал я.
Слушавшие наш разговор миряне заулыбались. Аббат решил не вступать в спор с таким отпетым богохульником, ушел, ничего не купив. Через некоторое время появился монах с не менее толстой рожей, о которую котят можно бить, и купил то, что собирался взять на халяву аббат.
Про котят я не зря вспомнил. Ни в моей деревне, ни в Беркенхеде я не видел кошек. В Честере попадались изредка. Видимо, у валлийцев не сложились отношения с этим домашним животным. Зато в Бристоле кошек было валом. Я поймал двух котят от разных родителей, самца и самку, решил поселить их у себя в доме. Слишком много мышей в нем развелось. Наверное, перестроенный дом им понравился больше, чем старый, одноэтажный.
С Умфрой и шестью матросами я пошел в субботу на лошадиный рынок, который проводился ежегодно в конце лета на лугу возле города. Хотел купить несколько крупных кобыл на племя. Византийское прошлое не давало покоя. Лошадей на рынке продавали много. Я был уверен, что по случаю войны их станет здесь меньше, но, видимо, как раз война и притягивала сюда продавцов. Коней привезли из Ирландии, Бретани, Пуату, Фландрии, Фризии. Из последней местности лошади были самые крупные. Я купил фризского темно-гнедых жеребца и трех кобыл. Лошадей гнедой масти продавали здесь дешевле других. Не модная масть. У фризцев и вообще ценились только вороные, а гнедые считались браком. Я предпочитал верить мнению скифов, что самые лучшие лошади – гнедые. Мне нужны не понты, а конь, который сможет долго нести меня в полном доспехе и с оружием. Еще купил жеребца-иноходца, серебристо-гнедого – корпус гнедой, грива светло-коричневая, хвост почти белый, а ноги черные. Иноходь – лошадь одновременно поднимает обе ноги какой-либо стороны – удобнее для верховой езды. Этот конь будет парадно-выездным. Больше никто мне не приглянулся.
Пока ходил между продавцами, наткнулся на Томаса с его дядькой, которого звали Жак. Они продавали свою кобылу. Просили за нее слишком много, поэтому никто не покупал. Вид у рыцаря был неважнецкий.
– Что случилось, Томас? – спросил я.
– Ничего не случилось, – гордо ответил он. – Кобыла не нужна стала, вот и продаю.
– Жеребцов мы потеряли, – признался вместо него дядька Жак.
– Как? – поинтересовался я.
– Встретились с отрядом Вильгельма Ипрского, – сообщил Томас и обиженно добавил: – Их было намного больше нас!
Вильгельм Ипрский был внебрачным сыном фламандского графа де Ло, командовал в Англии отрядом наемников. В отличие от остальных участников гражданской войны, сражался за деньги, причем все время на стороне короля Стефана, хотя, как я слышал, сторонники императрицы делали ему заманчивые предложения. Был он человеком безжалостным, а его отморозки грабили и убивали всех подряд. Рыцари, которые, как они утверждали, воевали не за деньги, но при этом перебегали из одного лагеря в другой и грабили и убивали не меньше, презирали Вильгельма Ипрского. Он сумел сколотить отряд человек в триста, собрав со всей Европы самых лучших и самых беспринципных, которые подчинялись только ему. По моему мнению, этот отряд был самым боеспособным подразделением в Северной Европе. В том числе и потому, что был самым, как это ни странно звучит, дисциплинированным.
– Разве граф Глостерский не оплатил ремонт лошадей? – спросил я.
Осенью Вильгельм де Румар за весь свой отряд оговорил, что граф Глостерский оплачивает потерю в бою или лечение раненого коня.
– Я забыл сказать, – признался Томас.
Ему не терпелось повоевать, поэтому забыл оговорить условия найма.
– Твой договор закончился? – спросил я.
– Полторы недели назад, – ответил юноша. – Продам кобылу, куплю жеребца и на этот раз обязательно оговорю его потерю.
– За эту цену кобылу ты не продашь, а если и продашь, на жеребца все равно не хватит, – сказал я.
– Хватит! – уверенно произнес он, потом, подумав, добавил: – Займу у кого-нибудь, – и посмотрел на меня.
– У меня есть предложение получше, – произнес я. – Иди ко мне служить.
– К тебе?! – не поверил своим ушам Томас.
– Ко мне, – повторил я. – У меня теперь есть манор и есть лошади и для тебя, и для Жака.