Морской лорд. Том 1

Чернобровкин Александр Васильевич

– Ты хотел получить Беркенхед, – вспомнил граф Честерский. – Он стоит двух ленов. Готов обменять его на Алана Черного.

Надо было отдать Беркенхед за захват Линкольна. Но ты пожадничал. Так что теперь заплатишь за два раза.

– Граф Ричмондский предложил мне за свое освобождение пять ленов, – сказал я. – Думаю, даст и больше.

– Я дам Беркенхед и еще три лена и двадцать фунтов серебром, – повысил ставку граф Честерский.

Уверен, что он заплатит и больше, но тогда затаит на меня зло.

– Эти

три манора должны быть рядом с Беркенхедом, чтобы мне удобно было их защищать, – выдвинул я последнее условие.

Это была сущая ерунда для графа Честерского.

– Все будут рядом, – заверил он.

– Договорились, – произнес я.

– Мои люди сейчас поедут с тобой и, как только доставят его сюда, сразу получишь лены и деньги, – сказал Ранульф де Жернон.

– Не возражаю, – сказал я, – но мне хотелось бы узнать по поводу еще одного пленника, графского племянника Гилберта де Ганда.

– Да у тебя день даже удачней, чем у меня! – весело воскликнул граф Глостерский.

– У него основные владения здесь, на юге графства, возле замка Фолкингем. Довольно большие. Он даже претендовал на мой титул, – рассказал Вильгельм де Румар, граф Линкольнский. – Самый завидный жених в графстве.

Де Румар знал всех завидных женихов, поскольку имел незамужнюю дочь Хавису, которой уже не меньше двадцати лет. Засиделась в девках. Если она пошла лицом в папу, то не удивительно. И тут меня осенило.

– Если он женится на твоей дочери, всё графство будет ваше, – подсказал я.

Видимо, такой вариант уже рассматривался, и жених не заинтересовался, чем нанес оскорбление девушке и ее родителям. Такое не прощают.

– Думаю, завидный жених потянет на три лена рядом с моим Баултхемом, – предложил я.

Готов был уступить и за два.

– Потянет! – быстро и радостно согласился Вильгельм де Румар.

Месть – самое сладкое блюдо, даже когда остынет.

Вечером я стал обладателем еще восьми ленов. На пиру меня посадили рядом с графом Глостерским. По его просьбе. Мы мило побеседовали о науке и искусстве. Граф даже знал, что Земля круглая, хотя имел сомнения на этот счет. А вот в то, что она вертится вокруг своей оси и Солнца, не поверил.

– Она вертится на восток, поэтому западные берега рек всегда выше восточных. Сила вращения действует на реки, они смещаются на запад, пока не упираются в высокий берег, – привел я неоспоримый аргумент.

– Обязательно проверю это, – пообещал граф и перевел разговор на тему, которая волновала его больше: – Ты участвовал раньше в таких сражениях?:

– Я трижды водил в атаку рыцарей строем «клин», и был единственным в первом ряду, – ответил ему и добавил то, что он хотел услышать: – Каждый раз было страшно, как в первый.

Граф сразу расслабился внутренне. Наверное, ему было стыдно за свой страх перед атакой. Здесь принято заявлять, что рыцарь ничего не боится.

Ситуация, как с мастурбацией: все занимаются, но никто не признается. Боятся тоже все, но смелые могут пересилить свой страх. Мы с графом Глостерским видели страх друг друга, и видели, как смогли преодолеть его. Это сближает сильнее, чем взаимные пиршества, развлечения или разговоры об общем хобби.

Утром я выбрался из штабеля бесчувственных тел, попадавших в конце пира на ворох соломы в углу холла. От переедания и кислого вина мне было так погано, что даже похмеляться не стал. Выпил воды, взял с блюда кусок подсохшей, жареной говядины, чтобы заесть противный вкус во рту, и пошел на постоялый двор. На пустых улицах валялись трупы: мужчины, женщины, дети. Девчушка лет пятнадцати валялась совершенно голая, с изуродованным лицом, неестественно вывернутыми ногами и распоротым животом. Кто-то выплеснул на нее все хорошее, что получил от других женщин. Несколько домов сгорели, от руин еще воняло гарью и жареным мясом. Наверное, горели вместе с хозяевами, живыми или мертвыми. К горлу подкатила тошнота, и я выплюнул недожеванную говядину. Жители Линкольна, кто останется живым, надолго сохранят добрую память о Ранульфе де Жерноне, графе Честерском.

На воротах постоялого двора все еще висел запачканный кровью сюрко покойного рыцаря Томаса с моим гербом, останавливая мародеров. В помощь ему у ворот нес караул Нудд, вооруженный коротким копьем.

– Поздравляю, мой лорд! – лизнул дальний родственник.

Интересно, кто его научил основам холуяжа?!

Мои люди тоже хорошо отметили победу. В холле постоялого двора стоял жуткий перегар, а хозяин спал на полу рядом с Жаком. С кем спала хозяйка – не знаю, но впервые видел ее такой довольной. Она уже готовила завтрак. Я растолкал собутыльников и отослал во двор приходить в чувство.

– Теперь тебе положена гонфалон (хоругвь), как барону, – предположил Гилберт, когда мы с ним доели яичницу с салом, приготовленную Рут.

Ему положила больше, чем мне, и несколько раз, как бы случайно дотрагивалась до Гилберта.

– Пока обойдемся без него, – решил я. – Что мне, действительно, надо, так это еще, как минимум, четыре рыцаря, чтобы шестерых выставлять на службу графу Честерскому, а потом четверых – графу Линкольнскому.

– Можно будет нанимать, – сказал Гилберт.

– Можно, – согласился я, – но лучше иметь своих, преданных. Позови-ка сюда Жака, Умфру и Джона.

Гилберт вышел на галерею и позвал троих оруженосцев, перегружавших ткани убитого купца в кибитку и телегу, которую по моему приказу вместе с двумя кобылами обменяли на захваченного Жаком жеребца и часть тканей.

– Останешься у меня служить? – спросил я Жака.

Ответ и так знал. Деваться ему больше некуда. Семья его умерла от мора, когда он с отцом Томаса был в походе.