Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
— Ай-яй! Своих начинаешь в газете протаскивать! Зачем про меня написал? Нарочно, что ли, я царю в нос угодил? Я в ворону метил…
— Бывает. Метил в ворону, а попал в корову. Да, братец, ничего не попишешь. Мы с тобой теперь, Санька, оба — государственные преступники!
— Сам такой и меня таким хочешь сделать?
— Непременно.
— Зачеркни про ворону…
— Не могу. Факт отрадный. А печать должна отмечать отрадные факты.
Санька заморгал, снялся с места и с ревом побежал вон из «кафедралки».
Бубновый туз
Настала
Утреннее дурное настроение как будто оставило Владимира Григорьевича. Он с удовольствием сжал пальцами свежую колоду и слегка согнул ее; обложка лопнула, расселась, и колода вылупилась сразу. Стасовав карты, Кондоиди привычным жестом игрока распустил карты широким веером по зеленому сукну. Партнеры вынули по карте. Кондоиди последним открыл бубнового туза.
— Вам сдавать, ваше превосходительство, — сказал Кругликов.
Кондоиди поморщился. И здесь птица! В другой день он не обратил бы внимания на привычный рисунок бубнового туза с гербом Воспитательного дома. Герб изображал птицу пеликана над гнездом птенцов. Согласно сказке о пеликане, он вырывает куски мяса из собственной груди, чтобы напитать голодных птенцов.
— Кстати, о птицах, — заметил чиновник особых поручений. — Сегодня насмешил нас Мымрецов…[4]
— Кто?
— А мы так зовем городового у нашего подъезда. Представьте себе, на памятник села ворона. Мымрецов счел это за непорядок. Покинул пост и стал шугать ворону. А ворона не слушает… Тут подбежал мальчик и кинул в ворону камень.
Руки у Кондоиди похолодели. Кровь прилила к сердцу…
— И что же?
— Ворона улетела.
— А городовой?
— Арестован при части на трое суток за то, что покинул пост.
— А мальчишка?
— Мальчишка? Убежал.
Кондоиди с злобой разорвал бубнового туза пополам. Жандармский полковник посмотрел на него внимательно и подозвал слугу:
— Дай, братец, новую игру.
— Простите, господа! Я вас оставлю на минуту, — сказал Кондоиди, вставая.
Он вышел в коридор клуба и покрутил телефон.
— Станция? Говорит вице-губернатор. Дайте редакцию «Самарской газеты». Редакция? Говорит Кондоиди. Я разрешил вам сегодня напечатать фельетон Хламиды — там что-то такое о птицах… Так вот. Я дружески советую вам эту вещь не печатать… Всю, конечно… Дыра? Там у вас есть прекрасное стихотворение о соколе Максима, конечно, Горького. Я разрешил… Не влезает?.. Ну, тут я вам ничем не могу помочь.
* * *
Номер газеты пришлось переверстать. «Песнь о Соколе» была помещена в «исправленном виде».
Иегудиил Хламида не знал об этом. Еще до заката вдвоем с Катей Волжиной он уехал высоко вверх по Волге — выше Барбашиной поляны. Там они из прошлогоднего плывуна соорудили под скалистым обрывом огромный костер. Пламя вздымалось вверх столбом. Катя сидела на камне поодаль от огня, кутаясь в хламиду Пешкова. А он в белой рубахе, освещенный, как в театре, алыми отблесками костра, декламировал Кате стихи о горной фее и маленьком чабане.
Санька ликовал, когда узнал, помогая метранпажу верстать номер, что случай с вороной не печатается.
— Ты-то чему рад? — сердито спросил Саньку метранпаж.
— Да ведь как же: то сокол, а то ворона. Сокол-то, чай, лучше.
ЖИВАЯ ВОДА
Великий русский полководец Александр Суворов с юности привык каждое утро, встав с постели, обливаться холодной водой — зимой и летом и где бы ни был: дома и в походе, в гостях, в царском дворце и в лагере, перед палаткой. Свои привычки Суворов сохранил до старости. В итальянском походе 1799 года Суворову шел семидесятый год, но он не изменил своему обыкновению, только сердился:
— Мертвая вода! Неужели во всей Италии нельзя достать двух ведер холодной воды?
Это было около городка Нови, перед большим сражением. Суворов квартировал у итальянца-виноградаря в горной деревеньке. Сын хозяина, черноглазый Беппо, с удивлением смотрел утром на важного русского генерала, когда его, раздетого, на дворе солдаты в два ведра окатывали водой. Стояла знойная погода, и даже ночи не приносили прохлады. Вода в фонтанах была теплей парного молока. После обливания Суворов бегал босиком по замощенному плитой двору. Беппо принялся бегать с русским генералом взапуски.
— Довольно! — сказал Суворов. — Пойдем, черноглазый, пить со мной чай!
Беппо согласился. За чаем Суворов достал из мешка небольшую поджаренную рыбку и сказал:
— Вот мне из России прислали рыбу. Она называется «пряник». Пряники у нас водятся в самых холодных реках, таких холодных, что у вас тут и в помине нет! Попробуй и скажи, хороша ли наша рыбка…
Беппо откусил рыбке голову и, подмигнув Суворову, спросил:
— А почему, синьор, русская рыбка-пряник отзывает медом?
— Потому, — ответил Суворов, — что в России у нас реки текут медом и молоком, а берега у них кисельные.
Беппо рассмеялся:
— Таких рек не бывает. А эта рыба просто испечена из муки с медом!
— Нет, право, так! — уверял Суворов. — Пряники водятся у нас в живой воде!
Вечером, когда стемнело, Беппо тайком от всех вывел из хлева осла и, захватив два меха — кожаные ведра для воды, отправился в горы. Чуть светало, когда мальчишка вернулся домой с осликом, нагруженным водой, взятой из ключа на самой высокой горе. Вода в этом ключе так холодна, что в ней не живут даже форели, а по берегам ручья не растет трава.