Морской узелок. Рассказы
Шрифт:
Я поддразнил Цветкова: «Видно, баталер тебе чарку рому не долил до краю?» — «Я, ваше благородие, не пью. Чарку получаю деньгами».
Так и не кончить мне письма. Пришел дневальный: меня зовет старший офицер…»
Войдя в каюту старшего офицера, мичман Свиридов увидел за столом, кроме капвторанга Петрова, хозяина каюты, еще обер-аудитора корабля, полковника Леонтьева. Он сидел рядом со старшим офицером «Громобоя» и с любопытством то и дело изумленно поднимал брови, разглядывая через пенсне Сарыкова. Баталер стоял перед столом форменно, навытяжку. Старший офицер движением бровей указал мичману
— Прислушайтесь, мичман, — дело касается и вас. Ваше место на корабле по боевому расписанию?
— На заднем сигнальном мостике, у флага, господин капвторанга! — ответил Свиридов.
— Так прислушайтесь. Значит, ты, Сарыков, отрицаешь…
— Так точно. Отрицаю! — быстро ответил Сарыков. — О крысе я не говорил. А что с «Рюрика» крысы побегли, слышал от младшего сигнальщика Цветкова. «Только бы, — он сказал, — та крыса у нас явилась да спустила флаг. Я знаю, что мне делать».
Обер-аудитор поднял брови, не сводя пристального взгляда с лица Сарыкова.
— Итак, по твоим словам, выходит все наоборот: не ты говорил, что «Рюрику» амба! Не ты, говорил, что крысы опять на «Громобое»…
— Точно так, ваше высокородие, — все наоборот…
Капвторанга усмехнулся и спросил:
— Ну, а ты сам, Сарыков, что думаешь об этой крысе?
Вторя улыбке старшего офицера, баталер тоже, как бы стыдясь, улыбнулся, показав зубы, и прикрыл улыбку рукой. Спохватился и опять стал форменно, опустив руку.
— Полагаю, ваше высокородие, что та крыса обязательно должна теперь объявить себя, — твердо сказал Сарыков и блеснул глазами в сторону мичмана.
Свиридов обменялся с обер-аудитором быстрым взглядом. Обер-аудитор при этом, сморщась, так высоко поднял брови, что пенсне соскочило у него с переносицы.
— А ты знаешь, Сарыков, чем все это пахнет?
— Так точно, знаю, ваше высокородие!
— Ну, ступай!
Баталер старательно повернулся, но спутал ногу — начал с правой, исправился, пришагнул и вышел из каюты, плотно прикрыв за собой дверь.
— Плут! — веско сказал обер-аудитор, вытирая стекла пенсне.
Капвторанга предложил полковнику и мичману по сигаре и закурил сам.
— Шельма, — согласился капвторанга, нюхая кончик сигары. — Знает, чем это пахнет. Вам, мичман, следует приглядеть за сигнальщиками.
— Есть!
— А нельзя ли, нельзя ли… — мямля, заговорил обер-аудитор, — думаю, можно изъять из ящика сигнальных флагов флаг противника?..
— От кого я слышу, полковник! От вас — юриста, академика! Что же, и вы подумали, что кто-либо на «Громобое» может уронить андреевский флаг? И вы поверили в эту глупую крысу?.. Мичман, и вы?
— Так точно. Крыса на «Громобое». Баталер Сарыков и есть крыса. Он-то, наверное, и мутит команду. А на Цветкова его поклеп понятен — они враги.
Капвторанга раздраженно махнул рукой и, уронив пепел с кончика сигары, бросил недокуренную в пепельницу и взял из ящика вторую.
Адмирал отослал миноносцы обратно.
«Ночь на 1 августа прошла спокойно», — записано в шканечном журнале «Громобоя». Запись значила, что ночью не произошло нападения на эскадру. И только потом, много лет спустя, вспоминали о ночи на 1 августа, как о самой беспокойной ночи в жизни: ждали минной атаки. С океана от зюйд-оста пришла пологая баюкающая зыбь. Корабли шли в строю кильватерной колонной с «Громобоем» посредине, с потушенными огнями: адмирал приказал светить прожекторами лишь в крайности. «Телефункен» совсем отказал, и корабли могли говорить меж собой лишь тусклыми фонарями со щелевым просветом. На «Громобое» оба соседа в строю служили предметом непрерывной тревоги — то приходилось убавлять ход, чтобы не потерялся «Рюрик», то прибавлять, чтобы не отстать от флагмана, и снова убавлять, чтобы не потаранить «Россию», с риском, что «Рюрик» наскочит с кормы.
Мало кого убаюкала зыбь в эту ночь на эскадре, и солнце застало всех на ногах.
Свиридов лично удостоверился, что оба флаг-фала, и рядовой и запасный, исправны. Мичман перепустил оба фала через блок. Свиридову показалось, что сигнальщик Цветков, следя за тем, что он делал, усмехнулся. А то, что потом Цветков наклонился и понюхал снасти, показалось Свиридову прямо дерзостью.
— Ты что?
— Не пахнет ли салом, ваше благородие! — с серьезной усмешкой ответил Цветков.
Мичман заглянул в сигнальный ящик и увидел, что в ряду гнезд с флагами морских держав одно гнездо пустое, какое — ясно! Свиридов встревожился и подумал, что старший офицер все-таки согласился изъять флаг противника.
Засвистал боцман. Раздалась команда «на флаг». И знамя «Громобоя» развернулось на гафеле.
«Рюрик» просигналил адмиралу: «Два дыма на траверзе слева». Адмирал ответил: «Вижу».
Пробили боевую тревогу. Минутная суета и беготня улеглась. Бак и палубы опустели. Все заняли по расписанию места.
Цветков склонился к поручню мостика, попробовал, как завернут флаг-линь на утке, и перекрепил заново.
Свиридов следил за дымами на горизонте. И часовой у флага, и сигнальщик смотрели туда же.
— Собачки! — доложил Цветков раньше, чем Свиридов успел разглядеть два легких крейсера; они внезапно выросли на месте дымов — казалось, корабли вынырнули из воды.
«Собачками» на матросском языке зовутся корабли-разведчики.
— Затявкали! — крикнул Цветков.
И мичман увидел, что оба вражеских крейсера окутались дымом, а потом донеслись, подобно далекому лаю псов, удары пушечных залпов.
«Собачки» лихо повернули «на пятке» и исчезли так же быстро, как появились.
На передний ходовой мостик «Громобоя» над боевой рубкой, где раньше стояли только два сигнальщика, поднялся командир, за ним старший офицер, старший штурман, флаг-офицер, артиллерист и боцман.
— Повеселел, ваше благородие? — с неожиданной для мичмана фамильярностью обратился к Свиридову сигнальщик. — Ты думал, наш «голова» в рубке за броней будет сидеть, а мы да марсовые одни наверху останемся?
Свиридов не обиделся. Он и точно обрадовался появлению над пустынной палубой корабля головастого командира со всей его свитой.
— Что, Сидоренко, жутковато? — обратился мичман к часовому у флага, не отвечая Цветкову.
— Никак нет, ваше благородие. Только страсть покурить охота.