Морской закон, рыбья правда
Шрифт:
…Самое дикое, глупое и противоестественное правило, какое я слышал у наземных: «не играй с едой». Бедняги. Сперва я думал, что они по темноте своей не понимают, чего лишаются. Потом уразумел, что к едокам пища попадает уже многократно мертвая. Дразнят, загоняют и умерщвляют ее совсем другие люди. Их игры называются «охота», «готовка» и еще «земледелие» — последняя самая сложная и красивая (если вы видели пшеничное поле на закате, вы поймете, что я имею в виду), но интересной ее не назовешь.
Судя по всему, Лину было лет двенадцать — с таким заговорщицким и одновременно торжествующим видом он показал Зуре на бакалею: кувшин с молоком и какие-то свертки, аккуратно сложенные у крыльца. От одного свертка шел аппетитный запах копченостей, но никто — даже бродячие собаки — на него не позарился. И не удивительно. Связываться с имуществом мага себе дороже.
Лин подхватил с заднего крыльца кувшин со сливками, небрежно бросив Зуре:
— Возьми остальное.
— Если ты хочешь, чтобы я тебя охраняла, руки у меня должны быть свободны, — предостерегла она.
— Если Лерая решит стереть меня в порошок, ты разве что успеешь закрыть меня своим телом, а мне бы этого не хотелось, — серьезно проговорил Лин. — Да и добраться до меня ей это не помешает.
— Ты же сказал, что ты лучший волшебник побережья, — насмешливо произнесла Зура. — А сейчас говоришь, что перед ней беспомощен.
— О, я искуснее нее, — без малейшего намека на шутку или на обиду проговорил Лин. — И потенциально гораздо сильнее. Это не значит, что прямо сейчас она не может стереть меня в порошок. Но то, во что она превратилась… Здесь, акай, ты увидишь, что происходит с такими, как я, в конце жизненного пути. Хотя сливки ей приносят отменные, должен признать.
Лин приподнял крышку кувшинчика и мечтательно понюхал. Выражение лица у него было самое кошачье. Зура против воли подумала, что нужно будет и в самом деле купить ему молока: наверное, маг-отшельник его редко пьет…
Первое, что ощутила Зура, шагнув через порог — это сырость и мерный, гудящий шум. Влажность тут была, как в той самой подводной пещере, и это сразу заставило ее поежиться.
Первый этаж башни, куда они попали через заднюю дверь, просматривался насквозь. Серый сумеречный свет падал непонятно откуда, скрадывая расстояние до стен; то ли они в двух шагах, то ли башня изнутри больше, чем снаружи…
Источник шума и сырости стал понятен сразу же: вся внутренняя поверхность стен представляла собой размеренно шумящий водопад, словно башня была соткана из воды и только притворялась снаружи каменной.
Казалось бы, красота, блеск и великолепие. Но Зура только напряглась.
Короткий взгляд на Лина сообщил ей, что и маг тоже сник, словно выцвел; дурачество его и легкомыслие словно остались снаружи, а здесь, в башне, он как будто ссутулился.
Стекающая по стенам вода образовывала на полу башни бассейн где-то в палец глубиной; в нем сновали какие-то тени: медузы, крошечные осьминоги, сероватые тельца рыб… Подкралось ни на чем не основанное, но неприятное предчувствие, будто эти существа ядовиты. А еще из-за ряби и неверного света казалось, будто теней на полу больше, чем существ. Или не казалось — кто их, магов, знает…
От входа к винтовой лестнице в центре зала вела приподнятая над водой мраморная дорожка, но еще прежде чем они дошли по ней, Зуре стало понятно, отчего запил тот слуга. Поживи тут хоть месяц…
Ступени лестницы без перил были отделены друг от друга широкими промежутками. Белый пористый материал не скользил под ногами, но отделаться от мысли, что вот-вот поскользнешься и полетишь вниз, было невозможно.
А еще этот шум постоянный…
Второй этаж был скрыт от идущих по лестнице сплошной стеной падающей воды. Водопад продолжался и на третьем этаже, и на четвертом; от случайных брызг во время подъема Зура успела слегка вымокнуть. Так и замерзнуть можно. Лин ее тоже беспокоил: он не сказал ни слова с тех пор, как они вошли (впрочем, прошло минуты две от силы), и в левом уголке рта у него появилась нехарактерная складка. Неприятное местечко, что ни говори. Неудивительно, что бакалею этой тетки даже собаки не трогают.
А на пятом этаже море поглотило их с головой. Или так показалось Зуре.
Здесь водопад не отделял лестничный пролет от жилого пространства башни. И наконец-то появились окна, высокие и стрельчатые, но светлее от них не стало — солнечные лучи здесь казались зелено-голубыми и тусклыми. В воздухе словно висела мелкая голубоватая взвесь или туман. И появилось чувство, что каждое движение дается с трудом. А еще — что не хватает воздуха.
Зато фигура волшебницы, стоявшая напротив них, в проеме между двумя окнами, словно висела в толще воды. Зелено-голубое одеяние из множества полупрозрачных слоев (Зура и названия-то для такой материи не знала) обвивало высокую точеную фигуру и тихо, еле заметно колыхалось. Так же лениво шевелились в воздухе черные кудри волшебницы, будто струились в неведомом неторопливом течении.
От этого становилось особенно не по себе. Лину, кажется, тоже. Но он без колебаний, с видимой беспечностью шагнул со ступеней на мраморный пол и двинулся к хозяйке башни. Зура последовала за ним.
На ее телохранительский взгляд, в комнате ничего особенно не угрожало Лину: ни оружия на стенах, ни грозных стражников в заколдованных доспехах…
И все же, несмотря на отсутствие очевидной опасности, она кожей чуяла опасность, не менее грозную, чем если бы на Лина наставили десяток арбалетов. Она вспомнила его слова про кидаться «прикрыть собственным телом». Куда, собственно говоря, кидаться? Прилететь магией может с любой стороны.
«Ого, — подумала Зура, — ты и впрямь собралась его прикрывать? А он тебе даже еще не заплатил толком…»
— Лерая, — Лин, остановившись шагов за десять до волшебницы, низко, старомодно поклонился.
Лерая была высокой, статной женщиной. Выглядела она молодо, возраст — не более сорока лет — проглядывал в мелочах: в морщинках вокруг глаз, в высохшей коже рук. Но почему ее прозвали Светлой, Зура никак не могла понять: разве что то была та тонкая разновидность юмора, которая требует называть Малюткой самого дюжего бойца в отряде.
Темноту ее кожи никак нельзя было объяснить загаром. Густой шоколадный цвет, похожий на свежую глину, встречался иногда у купцов, прибывших с востока, с Миора, хоть они и редко заплывали сюда. Зура до сих пор была знакома только с одним темнокожим наемником, но и тот казался светлее: его отец все-таки был ронцем. Откуда эта-то тетка здесь взялась? Тем более кучу лет назад… а сколько ей лет, кстати?
Лицо Лераи походило на ронские не больше, чем лица степняков: слишком резко намеченные скулы, слишком широкий нос, слишком полные губы… Красивая женщина, да, но для напряженных нервов Зуры эта красота показалась неприятной.