Морской закон, рыбья правда
Шрифт:
— Нет-нет, — Лин помотал головой. — Не из-за связки. Ну или… не только из-за нее, хотя она могла усилить эффект. Это из-за того, что я перелил тебе свою кровь.
Зура слышала о подобных фокусах. Ходили слухи, будто некоторые врачи и маги рисковали такое проделывать. Но то всегда была лотерея: никогда нельзя знать, какая кровь кому подойдет. Иногда перелитая кровь выручала больных, иногда убивала вернее всякого яда.
— Ты рисковал.
— На самом деле нет. Моей учительницей магии была Кровавая Бесс.
— Ого! Эта, из считалки? — Зура процитировала по памяти: — «Топор остер, горит костер, кипит Кровавой Бесс котел, будешь пузыри пускать, выходи, тебе искать»?
Лин улыбнулся.
— Я помню другую: «Тетка Бесс в котел бросала жаб, мышей, кусочек сала…» Но это все легкое преувеличение. «Кровавой» ее прозвали в самом буквальном смысле: она изучала свойства крови. Была одержима идеей научиться контролировать людей через их кровь.
— Это возможно? — Зура облизнула мигом пересохшие губы.
— Если и возможно, Бесс за всю жизнь так и не поняла, как такого добиться, — Лин пожал плечами. — Человечеству повезло. Зато она определила, что иногда встречаются такие люди, чья кровь подходит всем, а иногда такие, которые могут принимать любую кровь. Это можно понять, если провести над кровью кое-какие процедуры… Меня она тоже использовала в качестве подопытного. Поэтому я знал, что моя кровь подойдет тебе в любом случае.
— Спасибо, — Зура покачала головой. — Как ты еще об этом вспомнил… Ты же не лечил людей последние двадцать лет?
— Я вообще никогда не лечил людей. Хотя Бесс преподала мне основы. Но ты лежала там, и я… — он поморщился и сделал такой жест, будто стряхивал с себя что-то; стакан на колене опасно качнулся. — Иногда просто хватаешься за любую соломинку.
Волшебник помолчал немного, и Зура молчала тоже. Где-то далеко, за окном, негромко играла музыка. Наверное, было еще не слишком поздно, может быть, всего лишь вечер. А может быть, и глубокая ночь: кто-то рассказывал Зуре, что Ронельга никогда не засыпает по-настоящему.
— Почему ты спросила про двадцать лет? — осторожно поинтересовался Лин.
Было видно, что на самом деле он хочет знать другое: что именно видела Зура во сне и сколько из этого она поняла. Но спросить прямо по каким-то причинам не решается.
— Я видела всего два каких-то кусочка с разницей лет в пять, — успокоила его Зура. — Что первый был лет двадцать назад — это так, догадка. Ты там писал докладную записку о положении дел в гериатской области. А потом стражники привели эту ящерицу, и она нашла книжку…
— Семнадцать лет назад, — кивнул Лин. — А потом?
— А потом — день летнего солнцестояния, когда ты разговаривал с тем лейтенантом о проклятии магов.
— Ты поняла про проклятье? — Лин явно удивился. — Милс, кажется, тогда подумал, что это скорее мелкое неудобство… — он запнулся.
— Ну, я слышала об этих рабынях, — Зура скривилась. — Сплетни, конечно. И об убийствах, и о борделях… Твоему другу Тревону же, наверное, и в голову ничего такого не пришло.
То, что мужчинам вообще не свойственно думать с точки зрения слабого пола, Зура не добавила. Себя она к слабому полу тоже не относила, несмотря на все перенесенные неприятности.
— Да, все верно, — скупо заметил Лин, — Милс тогда был еще немного наивен.
— Он потом тебя предал? Ты поэтому уехал из Ронельги и стал жить на маяке?
Лин поглядел на нее с удивлением и со страхом, почти с паникой. Его руки и колени задрожали, ему даже пришлось поставить кружку с отваром на столик.
— Тревон никогда меня не предавал, — проговорил он с безупречными интонациями и гневным напором прирожденного дипломата. — Ни разу. И я никогда не терял ни богатства, ни влияния, ни связей. Ты имеешь шанс в этом убедиться. Если видения о моем прошлом вновь придут к тебе, а ты по каким-то причинам не будешь держать язык за зубами.
С этими словами он поднялся и вышел.
Разгневанный уход оскорбленного человека это напоминало мало: скорее, паническое бегство. Или что-то посередине.
Еще и угроза эта дурацкая. Хоть обижайся на него.
«Браво, — сказала Зура самой себе. — Мо-ло-дец».
Когда Зуре было двадцать три года, брат решил осесть, жениться на дочери владельца трактира, обустроить свою харчевню и зажить припеваючи.
Причем он не собирался держать притон для таких же как он отставных вояк, о нет! Это было бы заведение в приличном районе для приличных людей: рантье, служащих, зажиточных ремесленников…
— Куда приятнее, чем кобылам хвосты крутить, да? — белозубо смеялся он. — Эх, еще бы можно было нескольких жен завести, совсем хорошо. Но здешние женщины толсты, полногруды, мне и одной хватит.
Ему тогда было лет около тридцати; он был красив, говорил ровно и без всякого акцента — словно родился в Роне. Нездешний разрез глаз и белизна кожи, правда, не давали спутать его с местным, но в глазах той самой полногрудой дочери трактирщика они придавали ему особую прелесть.
Будущий зять, видимо, счел Зуриного брата человеком оборотистым. Поладили быстро, он одолжил ему свою лучшую стряпуху и помог устроить заведение. Денег Камилу хватало: Зура согласилась отдать ему и свою долю из общих сбережений.
Правда, когда оформляли купчую на трактир, в договоре было только имя Камила: по законам Роны незамужняя женщина может владеть недвижимостью только с согласия отца или брата.
— Да зачем, — сказал Камил, — или думаешь, я тебя обижу?
Зура не думала. К тому времени она уже почти не сомневалась, что дай Камилу волю — он ее и подносы таскать припряжет, и замуж выдать попытается с выгодой для себя.
Поэтому она просто пожала плечами и сказала:
— Как знаешь.
На следующее утро с утра зарядил дождь: самая паскуда уезжать по раскисшим дорогам. Поэтому тот день Зура провела в недостроенном трактире, на чердаке, слушая, как молодая жена брата суетится внизу, а сам брат покрикивает на маляров, что штукатурили стены изнутри.