Мортен. Охвен. Аунуксесса
Шрифт:
Хотя, кто знает, что там ожидало этого воителя по ту сторону от жизни, ведь он же наверняка чужак нам. Но то, что он погиб достойной любого воина смертью – этого не будет оспаривать никакой народ. Так мы и стояли, наблюдая, как костер начинает потихоньку угасать, рассыпаясь на отдельные очажки тоже быстро затухающие. Когда о былой ярости огня напоминал лишь силуэт гари среди травы, да тоненькие ленточки дыма, Охвен поднял самый большой из лежащих поодаль камней и осторожно, стараясь не потревожить легчайшую золу, установил его посреди пепелища.
– Надо будет позднее знак какой установить, что здесь похоронен великий воин, что здесь похоронена память о моей молодости. Слишком долго я ждал, что получу хоть какую весть, но не был готов к такой вот, – он указал на выделяющуюся среди травы черноту. – Пошли обратно, умыться надо как следует. Да и о козах хорошо бы позаботиться. Пора, брат, пора…
Я посмотрел на свои руки, на одежду и ощутил моментальный позыв к тошноте: я был от души измазан не только сосновой смолой, но и кое-чем пострашнее – чужой черной кровью. Бежать за деревья я уже не успел, вывернулся наизнанку прямо здесь, отвернувшись от Охвена чисто инстинктивно. Как же меня мутило… Спазмы содрогали все тело, я упал на колени, обхватив руками живот, ощущая жестокую боль.
– Ничего, ничего, дружок. Сейчас полегчает, пойдем потихоньку, водички попьем, я травки горячей заварю – все как рукой снимет. Давай-ка вставай. Вот так, молодец.
И мы отправились в обратный путь. Сначала медленно, потому что Охвену приходилось поддерживать меня, потом вроде бы достаточно быстро. Но окончательно пришел в себя я только у самого ручья, где старательно, с речным песком вымылись с головы до ног и прополоскали с таким же тщанием одежду.
В молчании мы подошли к нашему угасающему костру, подкинули дровишек и не проронили ни слова, пока не вскипела вода в котелке.
– Сбегай-ка домой, друг мой Мортен, спроси, не приходил ли какой чужой корабль. Уж эти чужаки по воздуху сюда не попали…– прихлебнув из кружки, сказал Охвен.
– Я вряд ли успею до темноты.
– Утром я тебя буду ждать здесь. Завтра и порешим, что дальше предпринимать. А, может, уже и делать нечего… Беги, беги, мне подумать надо. Да будь внимательным во имя одноглазого…
Я допил свой настой, отложил кружку, оделся во все еще влажную одежду и закинул на спину пару фляг с молоком – не идти ж налегке, потрепал за шею Бурелома и скорым шагом двинулся по знакомой тропе в сторону дома. Пес, было, увязался за мной, но я ему сказал пару ласковых слов, пристально глядя в коричневые глаза:
– Ты за старшего. Поглядывай за Охвеном. Про работу свою не забывай. Не дай бог, козы разбегутся – пасть порву. Понял, шченок?
Буренка зевнул мне в ответ, задрал ногу на ближайший куст и загарцевал обратно, ухмыляясь во всю свою собачью морду.
Ну вот теперь можно спокойно двигать дальше – собака не подведет. Она же тоже человек. А с Охвеном что-то произошло, таким я его еще не видел. Как бы узнать у него, что же случилось на самом деле? Слишком много загадок для одного дня.
* * *
По знакомой тропке я легко и быстро добрался до первых стражей. Они не стали мне учинять никаких расспросов, еле–еле кивнули в ответ на мое приветствие. Хотел, было, спросить у них о новостях в родных пенатах, но передумал: вряд ли столь гордые и уверенные в своих силах воины будут общаться с такой мелочью, как я. Еще и волшебный пендаль дадут, чтоб не отвлекал на посту. Спасибо, что помнят меня, не заставляют представляться.
А вечер тем временем уже вовсю раскрывал свои объятия жестокой красавице – ночи. Мой желудок запел, как возбужденный лесной кот, напоминая мне, что сегодня мимо пронеслись все традиционные трапезы. Я поспешно спускался к воде, огибая жилища, надеясь поскорее узнать у вездесущих и всезнающих мастеровых с пирса все, что мне наказал Охвен. Олле–лукойе, до чего же холодно становится, как же есть хочется! Я прибавил шагу, почти перешел на бег, но, вдруг, резко остановился.
Я всегда так резко останавливаюсь, когда кто–то здоровенный хватает меня за шиворот. Фляги с молоком покатились вниз, под горку, а я забился в конвульсиях, как форель на кукане. Удалось удержаться на ногах – и то, слава богу! Проделал несколько вихляющих движений всем телом, изобразил из себя на несколько мгновений ветряную мельницу – и только после этого, обретя равновесие, огляделся: за что это такое я там, в спешке, зацепился?
За отворот моей туники держался огромный кулачище, соединенный посредством руки с бочкообразным туловищем, на котором ухмылялась во всю ширь ненавистная морда звероящера Бэсана. Во, попал!
Бэсан был огромным парнем, на несколько лет постарше меня, говорят, даже стал викингом, но почему–то всегда болтался не при делах. В караулах не стоял, в походы не ходил, даже ремеслом никаким не занимался. Жрал хмельную медовуху, отрастил себе упругое брюхо и очень старался получить в ухо. Потому как постоянно на кого–нибудь задирался. Этот кто–нибудь обязательно должен был быть младше Бэсана, да к тому же ниже ростом. Что ему легко удавалось, потому, как роста он был значительного (так мне тогда казалось). Нижняя челюсть выпячивалась вперед, придавая лицу поистине зверское выражение, он это выражение старательно усугублял, выпучивая при каждом своем слове глаза. Хотя, голос… Вот с голосом случилась накладка. Как ни пыжился Бэсан, как ни тужил он свои голосовые связки, но бас или тем более грозный берсерковский рык не удавался. Вот визгливый фальцет – пожалуйста.
Его побаивались и втайне ненавидели многие мои сверстники, но противостоять пока не получалось ни у кого. Если бы я не отвлекся на чувство голода и на спешку, то обязательно бы заметил совсем немаленькую фигуру, привалившуюся к огромному камню. А какой запах распространялся вокруг! Похоже, этот тролль купался в бочке с бражкой. Теперь, попав к нему в объятья, я просто задыхался. Как же меня так угораздило! Что за невезение!
– А, это ты, козлов дояр? – спросил он, рыгнув мне прямо в лицо.
Было бы чем, меня б стошнило. Я промолчал. Как бы так извернуться, чтоб убежать? Но Бэсан уцепился за меня крепко. Он тупо уставился мне в глаза и старательно сопел. Пауза затягивалась.
– Что ты здесь ходишь, недоносок? – наконец, нашелся правильный вопрос.
Я молчал, как топор в колоде.
– Это ты у меня всех щенков украл? Уу, ворюга позорный, наконец–то я тебя поймал!
– А ты, что, недавно ощенился? – удивился я. Какие щенки, какое воровство? Что он там несет?
Бэсан перестал смотреть мне в лицо и слегка отклонился в сторону. Мне даже показалось, что он потерял устойчивость и сейчас рухнет, как осенний лист. Я непроизвольно сделал движение руками, чтоб поддержать его, но вместо этого получил мощнейший удар в левую скулу, отлетел в сторону на несколько шагов и ударился правой половиной головы о камень, ловко подставленный природой именно на место моего падения. Из глаз вырвались серебристые светящиеся шары и умчались ввысь, в голове заиграла на барабанах целая армия не знающих отдыха шаманов. И словно откуда–то издалека доносился визгливый голос Бэсана, слова я понимал, но смысл их от меня ускользал. Потом что–то начало толкать меня по ногам, опять же – зачем? Меня это стало очень утомлять, просто невмоготу стало терпеть подобные неудобства, надо встать и уйти отсюда, но нечто мешает мне перевернуться на спину, держит меня за ноги. Руки, как из пуха, я их вообще не чувствую, поэтому я извиваюсь, как червяк, и все-таки оказываюсь на лопатках. Открываю глаза – они у меня почему–то оказались закрытыми – и получаю сильнейший удар по голове. Это небо на меня упало, я увидел его и услышал воющий звук падения. И сразу же хлынула боль.