Мортен. Охвен. Аунуксесса
Шрифт:
– А на чьей же тогда? Рыбьей, что ли? – удивился я.
– Есть многое, друг Мортен, на этом свете, что не поддается никакому закону нашему и восприятию. Потому как, не нашего это света.
– А какого же?
– Другого. Не пытай меня – сам не знаю. Есть же боги, у которых свои законы, нам не подвластные. Стало быть, есть и твари из вечного мрака, которые пытаются противопоставить себя богам. Они тоже сильны нечеловеческой силой. Вот мне и сказали, что когда меч этот создавали, то закаливали в крови существа не этого мира. Точнее, в крови оборотня.
Охвен замолчал, заворачивая ножны с Пламенем в большой лоскут кожи. Потом, бережно перетянув тесемками, убрал в свой заплечный мешок, с которым, судя по его потертости, он старался не расставаться во время своих былых путешествий.
Жутко мне стало от последних слов моего друга. Повеяло каким-то замогильным страхом. Люди, животные, рыбы, деревья, растения – мне понятны. Они рождаются, живут, могут болеть, потом умирают. Каждый в свой, отведенный ему богами срок. Так было всегда – и это закон. Но кто такие оборотни, вампиры, тролли всякие – мне было непонятно. А то, что не можешь познать – всегда настораживает. И пугает.
– Вот они его и чувствуют, стоит только обнажить, – сказал Охвен, вернувшись обратно.
Меня даже передернуло, озноб пробежал по позвоночнику холодными ногами.
– Что ты хочешь сказать? Тот вой, что раздался, вдруг, издалека и всполошил все наше стадо, он – оборотня?
– Меня предупреждали об этом, когда давали меч. Но никогда раньше я таких криков не слыхал. Может быть, потому что не было никого из этого племени вблизи, чтоб могли почуять Пламя? А, может быть, потому что раньше я обнажал меч только перед битвой. А там, знаешь, на всякого рода крики и вопли не отвлекаешься. Сам, порой, так кричишь, что потом тошно становится.
– Охвен, ты хочешь сказать, что где-то поблизости бродит живой оборотень? – спросил я, все больше начиная тревожиться.
– Ну, во-первых, оборотни вряд ли бывают живые. Они могут в нашем мире существовать, но вот жить – вряд ли. Он же мертвые по своей сути, – усмехнулся старик.
– Действительно. Но от этого едва ли становится спокойней. Сколько ни говори слово «еда», а кушать от этого меньше не хочется. А что – во-вторых?
– Во-вторых, мы же не можем знать, как близко должна быть подобная нежить, чтобы учуять это оружие. Может быть, он сейчас и вовсе на другом краю земли. Ну, а в-третьих, все это может быть не более чем случайное совпадение. Достал я клинок из ножен – а в это же время далеко в горах взревела тревожно росомаха или дикая кошка. У них голоса тоже не слишком приятны для нежного человеческого слуха.
Последний довод понравился мне больше всего. Какие там оборотни, какие нежити! Никто их и не видел давным-давно, может, и нет их вовсе! Слишком много потрясений за последний день: погибший неведомый воин, неприятности с Бэсаном, существующий недалеко от нас оборотень. Интересно, конечно, но как же приятно жить спокойно, без потрясений!
– Пойду я, Мортен, подремлю часок, – сказал Охвен, поднимаясь. – Вроде бы успокоился потихоньку.
– Ладно, – согласился я. – Могу я тебя попросить об одном деле?
– Научить мечом пользоваться? – улыбнулся старый викинг. – Так уж и быть, посмотрим, на что ты окажешься способным. Хотя учитель из меня, наверно, никудышный – не занимался я этим делом никогда.
– Я буду очень стараться, – покраснев до кончиков ушей, пробормотал я. Мне стало неловко, оттого, что все мои желания написаны у меня на лице, как оказалось.
Охвен ушел, а я принялся готовить обед, намазавшись для профилактики еще раз снадобьем Олли. В мечтах я был уже искусным воином, сумевшим выучиться за короткое время всем премудростям ратного поединка. Я даже представлял врагов, которым я даю отпор. Все они имели лица и повадки моего злейшего недруга Бэсана. Когда, в сотый раз поклявшись про себя, что стану достойным уважения мечником, я накрывал на стол, давясь и захлебываясь слюной, появился Охвен. Исходил слюной, конечно, я. Охвен желудком пробормотал мне нечто неразборчивое, но по интонации я догадался, что он предпочитает добрую трапезу дневному сну.
Как призрак материализовался из воздуха Бурелом, всем своим видом показывая, что это он просто так тут присел, просто отдохнуть слегка. Даже лицо свое собачье отвернул в другую сторону, только уши предательски вывернулись в сторону стола, поглощая песни здоровой пищи.
Да, еда была не с барского стола, но рыба, мясо и сыр присутствовали в различных вариациях. Квас и хлеб придавали столу законченный вид. Поблагодарив богов за угощение, мы принялись за трапезу. Может быть, потому что уже давно не ел в спокойных условиях, но настроение категорически повышалось. Охвен перестал хмуриться, Буренка прекратил нервно переступать с лапы на лапу, только козы продолжали бессмысленно жевать все на своем пути – ведь вся их жизнь состоит из еды. Или они едят, или, иногда, их едят.
– Да, жизнь-то налаживается, – отстранившись от стола, сказал Охвен.
– Угу, – ответил я. – Еще бы со стола кто убрал!
Бурелом с готовностью завилял хвостом.
– Не, ты конечно парень реальный, но вся твоя уборка – одно сплошное махание языком. А ты своим языком не только тарелки можешь чистить, но и свой зад, извините, вылизывать, – отмахнулся от него старик.
Собака, тоже изрядно перекусив вместе с нами, нисколько не обиделась, с хрустом потянулась и неторопливо затрусила к группе коз на инспекцию.
4
Лето набирало силу, дни следовали чередой: когда пасмурно и дождь, когда солнце и жара. Я наслаждался свободой. Правда, теперь в мои ежедневные занятия входили и упражнения с мечом, щитом, копьем, луком, ножом, другой самой разнообразной военной амуницией, а, частенько, и без всего. Охвен предлагал мне выполнять самые разнообразные упражнения. Я иногда просто диву давался, насколько занятные вещи он придумывал с заурядными предметами. Никаких упреков он не делал. Просто говорил:
– Немного неточно. Если хочешь – можешь повторить. Но всегда думай над тем, что ты делаешь. Вот когда без раздумий ты находишь правильное решение – значит, в бою тебе не надо будет отвлекаться на такие мелочи, сосредоточив все свое внимание на враге. Вот тогда все будет правильно.
И я повторял, увлекаясь, пока не слышал:
– Теперь идеально. Главное – не забудь движения свои и ощущения от них.
Мне очень нравилось, что Охвен никогда не смеялся над моей неуклюжестью. К тому же зрителей вокруг не имелось, поэтому я не стеснялся. Козы и пес – не в счет. Бурелом иногда подбегал ко мне и, думая, что я с ним играю, начинал бесноваться: носиться вокруг меня с блаженно-бессмысленным видом, игриво рычать и вставать на задние лапы. Потом, внезапно осознавая, что это вроде как-то несолидно для такого серьезного кобеля, чихал и трусил свирепо глядеть на бестолково опустивших уши коз.