Моря Африки
Шрифт:
Приглядевшись получше замечаю в центре бубона отверстие, небольшой кратер из которого выходит беловатая жидкость. Накатывает волна отвращения, хочется выйти на открытый воздух, но я здесь с тремя старухами, которые рассчитывают на меня.
Первым делом одеваю перчатки, кто его знает… Рассматриваю инструменты, в то время как старухи продолжают говорить, пытаясь что то подсказать. В конце концов беру скальпель, вспоминая что мне сказал Джильберто когда дал мне его: «Если это абсцесс, достаточно проткнуть его острым скальпелем».
Так я и делаю,
Когда наконец я сумела укротить попытки желудка избавиться от своего содержимого (думаю мне это удалось только представив, что бы случилось потом в этой душной хижине и при такой жаре), решаю набраться смелости и продолжать. Протыкаю и разрезаю, чтобы открыть канал для дренирования, повторяю операцию в двух других точках. Наверное нужно сдавить нарыв, чтобы вышел весь гной, но мне не хватает смелости. Становится всё жарче, моя майка вся мокрая и прилипает к телу, немного кружится голова. Закручиваю кусок марли, смачиваю дезинфектантом и пинцетом засовываю его в бубон стараясь прочистить внутри.
Больная поворачивает голову и издаёт слабый возглас протеста. Её подруги заставляют её замолчать и продолжают наблюдать в тишине, глазами подёрнутыми катарактой. Одна из них положила руку на спину больной, может быть чтобы успокоить, костлявым указательным пальцем вырыла маленькую ямку в песке, сплюнула и присыпала лёгким движением руки.
Я, тем временем, повторяю пару раз чистку марлей, стараясь не смотреть на неё когда вынимаю и замечаю, что припухлость уменьшилась. Старуха уже может сгибать ногу, которую раньше она была вынуждена держать прямой.
Решаю, что настал момент чудодейственной мази: антибиотика. Для тех, кто как эти женщины, никогда в жизни не пользовались лекарствами, антибиотики просто волшебное средство. Выдавливаю в рану немного Ауромицина и покрываю стерильным бинтом.
Укладывая бинт, стараясь покрыть инфицированный участок, чувствую под пальцами что то твёрдое и острое. Аж подпрыгиваю — кость! — и убираю руку, но потом думаю, что там не должна бы быть кость, и если бы был перелом, больная не смогла бы согнуть ногу.
Три пары глаз смотрят на меня.
С уверенным видом снимаю бинт, снова беру пинцет и пытаюсь найти в ране твёрдый предмет, который чувствую пальцем. Когда вытаскиваю пинцет, сама себе кажусь ведьмой: осколок стекла, немного испачканный мазью, острый и блестящий длинной около трёх сантиметров зажат в нём. Не верю своим глазам: «Как он мог попасть сюда?».
Женщины возбуждены и толпятся возле пинцета, чтобы лучше видеть, хлопают меня по спине и что то говорят, наверняка хотят сказать: «Видишь, у тебя получилось!».
Я ошеломлена больше них. Принимаюсь снова шарить в ране — кто его знает — но, к большому разочарованию моих старушек, на этот раз ничего нет и можно дезинфицировать и перевязывать. Снова накладываю мазь, стерильную марлю и забинтовываю колено безупречной повязкой.
Когда женщины поднимают матерчатый полог, открывая мне выход, ослепительное
— Наконец-то, мы уже дошли до двадцати чашек. Ещё одна и мой желудок лопнет.
— С моим тоже были кое какие проблемы!
Женщины рассказывают о том что произошло и гордо показывают осколок стекла, извлечённый из раны. Мужчина держит руку перед лицом, защищаясь от солнца. Подходит ко мне убирает руку и показывает глаза покрытые катарактой. Показывает на солнце, ветер и мои очки: ему нужно что-нибудь наподобие. Показывает также на глаза своих подруг, которые, в свою очередь укрываются от света рукой и куском покрывала. У всех у них катаракта и всем им грозит слепота. Причина тому солнце, ветер и отсутствие лечения.
Пытаюсь объяснить, что тут мы не можем ничего сделать, что необходима операция.
«Hospital, hospital.»
Конечно, я осознаю бесполезность своих слов. Эти старики никогда не покидали берегов своего залива. Самое дальнее место, где они были — верблюжье пастбище. Естественно они не знают как найти клинику, как вести себя после выздоровления, и даже если бы знали, у них нет денег не на дорогу не на операцию.
Ограничиваюсь тем, что достаю из сумки пузырёк глазных капель и рекомендую закапывать несколько капель каждое утро. Они уходят довольные, но это только обман. Не знаю сколько ещё жителей деревни в таком состоянии, но этим трём пузырька капель не хватит даже на неделю и их действие будет мало чем отличаться от действия чистой воды в их глазах сожжённых пустыней.
2. Красное море
Берега Красного Моря не очень многоцветны, но они самые красивые в мире. На закате солнце, когда прячется за дюны, высвечивает оттенки фиолетового, жёлтого, тёмно-зелёного, это симфония цвета, которая очаровывает. Мы сидим и смотрим на эти берега, эти краски.
Днем наблюдаем за крабами и скопами, плаваем в самом нетронутом в мире море среди рыбьих стай, кальмаров и кораллов, в воде прозрачной как в аквариуме.
В этой северной части Красного моря всегда дует ветер, и его песнь сопровождает нас день и ночь. Немного грубая ласка, которая не прекращается ни на минуту и пахнет раскалёнными на солнце камнями и пустыней. Когда мы идём, он нам помогает, потому что дует всегда с севера на юг и толкает нас в корму, удаляя от Средиземного моря и приближая к Индийскому океану. Но когда стоим недалеко от берега, ветер несёт едва ощутимую мелкую пыль, которая оседает на лодке покрывая всё.
«Barca Pulita» стоит посреди лунного пейзажа. Берега пустынные и безлюдные. Чёрные холмы. Пустое море. И посреди этой пустоты наша лодка это всё что у нас есть: дом, убежище, родина. И её тёплое нутро, это место где можно расслабиться и оставить снаружи чувство бесконечного одиночества которое исходит от этих мест.