Моря Африки
Шрифт:
Очень хочется есть. Я бы съел даже сушёную рыбу, если бы мне её дали, но спросить я не осмеливаюсь. Ветер почти прекратился и воздух снова кажется тёплым.
Может попробовать самому на вёслах?
Пытаюсь понять насколько я устал и насколько трудным может быть предприятие.
Осматриваю небо, оно всё ещё темное, но туч не видно и ветерок совсем лёгкий. А течение?
Всматриваюсь в тёмную воду под бортом. Она неподвижна. Может течение начало меняться?
Было бы лучше успокоиться и подождать рассвета. Завтра при свете всё будет проще…
Время идёт. Не могу заснуть. Решено: попытаюсь! Рыбаки просыпаются. Капитан достаёт из под плёнки что то завёрнутое в тряпку. Это фонарик. Старый и помятый. Один из тех фонариков из светлой жести, которые делали до того как появилась пластмасса. Он испускает тусклый свет. Но это единственный источник света которым они располагают и они отдают его мне.
Один, два, три… нужно найти правильный ритм… пятьдесят, пятьдесят один… сто… сто один… двести… триста…
Рыбацкая лодка превращается в тёмный силуэт на горизонте. После пятисот исчезает.
Огонёк нашей лодки всё там же, лишь чуть ярче. Кажется. Но я не уверен. Нет никакого ориентира, чтобы оценить продвижение. Я не знаю есть ли течение, не вижу берега и даже маяка мыса Дельгадо. Заставляю себя не думать. Нужно сконцентрироваться на счёте гребков и не думать ни о чем другом. Нужно забыть о том что я один, что ночь, что здесь неизвестные мне течения и что там вдали простирается океан. Каждый раз, когда дохожу до сотни, начинаю снова с единицы и дойдя до девяносто девяти говорю — шестьсот, семьсот, восемьсот…
Один, два, три… пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два… я не чувствую усталости но руки теряют силу и трудно координировать гребки… девяносто, девяносто один, девяносто девять, тысяча двести… Тысяча двести? Разве уже не было тысяча двести? Чёрт, не помню.
Начинаю снова с тысячи ста. Жалко, словно я потерял сотню гребков. Продолжаю грести и считать. Каждые сто гребков оборачиваюсь посмотреть. Осматриваю небо, надеясь не увидеть новые тучи, смотрю на огонёк, он становится ярче, но всё равно ещё низко. А ведь мачта высотой целых восемнадцать метров. Если объект высотой восемнадцать метров виден почти над поверхностью воды, на каком расстоянии он находится? Нужно знать угол и рассчитать косинус. Или тангенс?
Я беру свой дневник и начинаю писать. Отрывочные фразы, связанные лишь тем, что вместе составляют одну картину, в которой я пытаюсь выразить всё то, что у меня в мыслях и на сердце.
Время тянется бесконечными десятиминутными интервалами.
— Крошка, я вернулся… — голос ясный и близкий. Я подскакиваю с койки, тетрадь падает на мокрый коврик. Строчки написанные фломастером расплываются.
— Какая разница. Всё равно я об этом никогда никому не расскажу!
Две тысячи восемьсот гребков, я дошёл. В каюте тепло и светло. Лиззи обнимает меня.
— Чем это от тебя воняет? Рыбой?
— Ничего, ничего… завтра я тебе всё расскажу.
22. Остров воров
Четыре дня подряд ветер не даёт передышки. Четыре дня мы сидим и не осмеливаемся высунуть нос из каюты. Рыбаки, спасшие меня тогда ночью, ушли. Может быть укрылись в бухте, а может быть вернулись в Танзанию. Больше вокруг никого не видно, мы остались одни. Только облака бегут над кронами пальм на окружающих нас островах. Острова рядом, но они недосягаемы, потому что ветер слишком сильный, чтобы снова пытаться высадиться на тендере. Начинаю задумываться, доберёмся мы вообще когда-нибудь куда-нибудь.
Кажется что расстояния увеличиваются со временем. Время, течения и море слишком велики, а наши силы ничтожны.
Этой ночью приливное течение, идущее против ветра, разворачивало лодку, её болтало на волнах и якорная цепь скрипела в своей металлической оковке на носу. Посреди ночи я вышел обернуть цепь тряпкой, чтобы сталь не тёрлась о сталь. Средство выдержало несколько часов, потом скрип начался снова, но мне не хотелось выходить наружу что то делать. И ветер сегодня завывал как никогда.
— Он что, никогда не прекратится?
Однако он прекратился. Сразу после обеда ветер неожиданно ослаб. В шесть часов мы приняли решение.
— Используем момент и уходим. — сказала Лиззи.
— Но мы даже не сошли на берег.
— Не важно. Пошли искать место где есть люди.
Так, поддавшись минутному импульсу мы выбрали якорь и подняли паруса.
В конце концов всё зависит только от нас. Достаточно защёлкнуть карабины, потянуть фалы и паруса поднимаются. Не нужно заказывать билеты, собирать багаж, прощаться с кем то. Поднять паруса ничего не стоит. Лодка набирает ход, нос в море и море начинает скользить под килем.
Смотрю на небо над головой, оно кристально прозрачное. Позади, в направлении земли небосвод ещё хранит розовый отсвет, напоминание о солнце, которое подсвечивает сзади занавес африканских гор. Впереди же по курсу нас ожидает ночная темень и океан.
Ветер достаточно свежий, всё так же южный, но море совсем спокойное, и будет таким ещё некоторое время, пока мы не выйдем из залива, который служил нам убежищем.
— Будут там волны. — спрашиваю я — Уже четыре часа, как перестало дуть. Вот увидишь, будет спокойно.
В десять вечера мы уже в открытом океане. Небо звёздное. Ветер по прежнему южный, сильный, но не слишком, около двадцати пяти узлов. Волны высокие, но регулярные.
Должно быть мы уже далеко от многочисленных островов рассыпанных вдоль побережья.
— Как далеко мы от суши?
— Десять миль.
— Пора поворачивать?
— Думаю да.
Паруса почти не видны в чёрном небе, но наши руки сами помнят положение шкотов.
Отключаю ветровой автопилот и поворачиваю штурвал на юг, в то время как Лиззи освобождает один за одним шкоты передних парусов, чтобы сразу же набить их с другой стороны. Лодка разворачивается, паруса переходят на другой галс.