Московии таинственный посол
Шрифт:
Поединок
Все предусмотрел Филипп Челуховский, лишь мелочь недоучел: тихий и ласковый Геворк был при всем при том человеком отважным. Это и испортило простой, но четкий план графа.
Итак, Геворк вовремя пришел на свидание. Его уже ждали. В голосе незнакомки чувствовалось нетерпение. Но и Геворк был не так покладист и робок, как обычно.
— Сегодня я не уйду, не узнав вашего имени.
— Это звучит как ультиматум.
— И все же вы должны назвать свое имя.
— Я не привыкла, чтобы со мной разговаривали в таком тоне.
— Почему вы так настойчиво добиваетесь сведений о печатнике?
— При чем здесь печатник? Давайте лучше говорить о нас с вами.
— О нас с вами? Для того чтобы говорить о нас с вами, я должен знать, кто вы… Пока что — голос, звук, ночное эхо… Ничего более. И настойчивый интерес к печатнику.
— Я удивлена и растеряна. Может быть, вам надоели наши встречи? Скажите прямо.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— На вопрос о том, кто вы такая… Для чего вам нужны сведения о печатнике?
— Ваши намеки оскорбительны.
— Возможно. Тогда прекратим разговор. Мне пора идти, — сказал Геворк. — Я не мальчик, чтобы скучающие дамы могли играть мною, как веером. Хватит лунных прогулок.
— О-о-о! — сказала незнакомка. — Ради бога, подождите. Я должна сказать… Вы не можете сейчас уйти… Вы должны еще немного поговорить со мной.
— И все же я уйду. С меня хватит.
— Вы сами не ведаете, что творите. Ну, видите, я становлюсь перед вами на колени. Я умоляю вас: останьтесь! Я должна вам сказать то, о чем не имею права говорить.
— Что же? Я слушаю.
— Вы хотите вернуться сейчас к себе?
— Ну, это уж мое дело, куда пойду — домой или не домой…
— Поверьте мне, вам надо сейчас успокоиться… Походите по городу. Я не знаю, почему так нужно… Вернее, я чувствую, догадываюсь… Не спрашивайте меня ни о чем, но сделайте так, как я вам говорю.
— Никогда не слышал речей более бессвязных!
— Вы раскаетесь! Я сама ничего толком не знаю… Но я чувствую. Говорю вам: чувствую!
— Отпустите полу моего плаща! — зло сказал Геворк. — Вы так тянете плащ, что сломали застежку на пряжке!..
Он вырвал плащ из рук незнакомки и широкими шагами пошел прочь.
— Остановитесь! — звала женщина. — Вы не ведаете, что творите!
Поздно. Геворк рассердился. Быстрым шагом он дошел до семинарского дома. Взлетел по лестнице на второй этаж, прошел по коридору и толкнул дверь в свою комнату. И в ту же секунду почувствовал сильный удар в грудь, от которого у него остановилось дыхание. Он понял, что напоролся на нож или на шпагу. Уже теряя сознание, Геворк успел выхватить из-за обшлага камзола маленький узкий нож, без которого по вечерам не выходил на улицу. Давясь рванувшимся к горлу сердцем, Геворк успел ударить клинком темноту. Бил наугад. Но попал. Кто-то сдавленно вскрикнул. Этот крик был последним, что слышал Геворк. Он уже не знал, что через минуту к его комнате сбежались обитатели монастырской школы. Принесли свечу. Увидели распростертое тело и кровь. Загоготали испуганно и вразнобой, как растревоженные гуси…
— Бьется ли сердце?
Нет, сердце не билось…
…Если бы Геворк мог присутствовать на собственных похоронах, он узнал бы, что его внезапная смерть потрясла львовян. Бургомистр распорядился провести суровое дознание. На похоронах было видимо-невидимо народа. Ученики семинарской школы несли перед гробом венки. В том числе и от бургомистра, и от отца Торквани, и от графа Челуховского. Сам отец Торквани на похороны не пришел. Он собирался ехать в Острог, куда его звала княгиня Беата. Челуховский посоветовал приглашение принять. А сам граф укатил в очередную экспедицию за экипажами. Ехал он в одной из лучших своих повозок.
Многие горожане видели в окне повозки лицо графа — спокойное, надменное, только, может быть, неестественно бледное.
Когда повозка миновала западную заставу, Челуховский перестал глядеть в окно. Он откинулся на подушки и застонал. Кинжал Геворка пропорол ему мышцы на груди. Крови было потеряно достаточно. И левая рука совершенно не двигалась.
Беда, коли кроткие монахи в прошлом были воинами и владеют оружием. Таких монахов лучше обходить стороной.
Тем более, что и дневники Геворка, с точки зрения графа, оказались пустяковиной. Обычными литературными упражнениями одинокого скучающего человека. Правда, брату Геворку нельзя было отказать в некоторой наблюдательности. Но все же Торквани напрасно учинял возню вокруг них. Челуховский листал дневники, морщился от боли в плече и проклинал тряские дороги.
И вдруг поймал себя на мысли, что и покойный Геворк, и печатник ему симпатичнее и понятнее, чем Торквани.
Да и нужны ли такие, как Торквани? Принесут ли они пользу делу своим неумным старанием? Глупый союзник куда опаснее умного врага.
Прощание со Львовом
Печатник обошел стороной Низкий замок, знакомой тропой побрел к Высокому. Здесь они часто гуляли с Геворком. Отсюда видна и типография.
Красивый, богатый город лежал внизу, под ногами, разрезаемый надвое неширокой грязной речкой. Сейчас бы крылья — взмахни и лети. Пари над городом, как умеют птицы, как летит старый ворон с колокольни Кафедрального костела.
Но люди не летают. Они ходят по земле.
Вот и сейчас ему предстоит путь в Острог — неинтересная, скучная дорога мимо темных сел и редких замков шляхты. Ехать Федорову не хочется. Но и во Львове оставаться нельзя.
Что-то необъяснимое происходит вокруг типографии. Более половины тиража «Азбуки» скупил купец Якубович, но затем кому-то перепродал. Кому именно? Печатник не добился от купца ответа. Откуда было печатнику знать, что Якубович таким образом решил поддержать его.
Эти благотворительные действия Якубовича вызвали испуг у Торквани.
«Куда делись книги? — волновался он. — Кто их мог оптом скупить? Тут что-то не так. Тут появилась третья сила…»
Но напрасно волновался Торквани. Денег у Федорова не было. Он даже не окупил расходы по печатанию «Апостола» и «Азбуки».
Дня два назад он сказал об этом Семену Сидельнику, человеку, который первый поддержал его во Львове и даже дал семьсот злотых в долг.
— Может, подождешь год? Я еще наберу тебе полтысячи…
— А отдавать когда? — спросил Федоров. — Я и так должен тебе семьсот.