Московии таинственный посол
Шрифт:
— А что здесь прояснять? Печатник приехал, чтобы издавать во Львове русские книги.
— Да только ли книги? Есть подозрение, что он тайный посол московского царя…
— Вам самому пришло это на ум или же вы с кем-нибудь советовались?
— Но это ведь очевидно…
— Что очевидно? Тайные послы не случайно называются тайными. Они не болтают о своих делах на каждом перекрестке.
— Прошу меня извинить, — опустил голову Торквани. — Мне казалось, что я действую правильно.
— Вы просили у Геворка дневники?
— Да, просили. Вернее, просила пани Регина.
— Очередная глупость. Неужели она не могла прочитать их тайком?
— Но как?
— Боже мой, долго ли красивой женщине попасть в комнату к одинокому мужчине?
Торквани в ужасе всплеснул руками, но от замечания воздержался. Однако вид его говорил о том, что слова графа представляются ему кощунственными.
— Что вы так на меня смотрите, Торквани?
— Я не понимаю вас!
— Случается… Не всем дано понимать других людей. В таком случае, вспомните «Правила скромности», которые наш первый генерал, святой Игнатий Лойола, писал, обливаясь слезами. Это его завещание нам. Итак, параграф второй. Читайте по памяти.
— Я…
— При чем здесь вы? Речь идет о параграфе.
— Мне…
— Хорошо, тогда я вам напомню. Второй параграф «Правил скромности» начинается словами: «Нельзя легкомысленно вертеть головой то туда, то сюда. Поворачивать ее следует степенно и по необходимости». А вы, Торквани, вертите головой, как перепуганная птица. Перейдем к третьему параграфу. И его вы уже забыли? Итак: «Глаза обычно должны быть опущены, их нельзя слишком поднимать и смотреть по сторонам». Правильно?
— Совершенно верно, — сказал тихим голосом Торквани.
— Если вы хорошо помните правила, то, может быть, прочтете и четвертый параграф?
— Да, — сказал Торквани. — Конечно… Я сейчас же… «Разговаривая, особенно с лицами, облеченными властью, не смотреть им пристально в лицо, а большей частью ниже подбородка…»
— Абсолютная истина. Так почему же вы, Торквани, так испуганно глядите мне не ниже подбородка, а в глаза? Но это детали. Вы мне лучше расскажите, зачем пьяницу Корытку посвятили в дело?
— Он мертв.
— Откуда вы знаете, что он говорил перед тем, как умереть? Дались вам эти дневники! Только растревожили и Геворка и печатника. Теперь придется действовать.
— Скажите — мы всё сделаем.
— Делать не надо уже ничего… Впрочем, нет, кое-что надо. Пусть пани Регина назначит этому учителю пения еще одно свидание. И сообщите мне о времени.
— Он может не прийти.
— Что-то почувствовал?
— Не знаю.
— Ну, Торквани, с вами слишком много хлопот.
— Я виноват.
— А толку от ваших признаний? Как теперь быть с Геворком? Боюсь, что он знает слишком много. Все по вашей милости. Свидание назначить. Это обязательно. Мне о том сообщить непременно. Не кивайте в такт моим словам головой. Вы не дрессированный попугай! На будущее запомните: прямолинейные действия хороши лишь при пожарах. Тогда надо самым кратким путем бежать к выходу на улицу. С печатником бороться надо было иначе — открыть такую же русскую типографию, но лучше оборудованную. А его типографию задушить. Не давать ему работать. Вам, наверное, придется в ближайшее время сменить местожительство. Я вам сообщу о том дополнительно. А сейчас соберите обломки трубы. Пусть пани Регина пошлет все это на площадь Рынок, в мастерскую. Сколько попросят за ремонт, столько пусть и заплатит. Теперь уже всё.
Граф отвернулся к окну и запел песенку. И была она до ужаса легкомысленна: «О bella, bella mascherata!» — «О прекрасный, прекрасный маскарад!»
Пани Регина ждала Торквани в зале.
— О-о-о! — сказала она, увидев его с обломками трубы в руках.
— Это святой человек! — прошептал Торквани. — Мы в нем жестоко ошибались. Мы должны целовать ему руки.
— Что он с вами сделал?
— Он открыл мне истину…
До вечера отец Торквани не выходил из своей комнаты. Глядел в окно. Думал. Конечно, не всегда истина открывается человеку во всей полноте. Даже очень набожные и искренние в своей вере люди не сразу осознали святость и величие миссии великого Игнатия Лойолы. Когда он сломал ногу во время осады Памилоны, не нашлось лекаря, который бы его исцелил. Лишь вмешательство святого Петра вернуло здоровье Лойоле. А что ему пришлось претерпеть позднее? Не каждый выдержит, если во время вечерней молитвы из стены начнет выпрыгивать сатана. Да сам Игнатий после столь странного визита к нему испугался и убежал. Восемь дней он был в бреду, восемь дней он ходил в рубище, немытый и нечесаный… Он не знал, как дальше жить. И во имя чего, если дьявол бродит по миру, творит всё, что ему заблагорассудится… Лишь видение святой Троицы вернуло будущего генерала к жизни… И он идет в пещеры, чтобы поразмыслить. Там истязает себя веревками и цепями, доходит до кощунственной мысли о самоубийстве… Но еще одно видение — и он спасен…
У Торквани никогда не было видений. Он стеснялся в этом признаться даже самому себе.
Как далеко ему до святого генерала Лойолы! Подумать только, уже в пожилом возрасте тот пошел учиться в Сорбонну, без денег совершил путешествие в Иерусалим… И все эти годы сатана не забывал искушать будущего святого. Вместо Христа ему виделись на распятиях симпатичные дамочки в легких костюмах, ему спускались на голову с неба огненные шары… Он мучился, рыдал, но мужественно жил дальше. И пришел момент, когда к страдальцу (это было уже после того, как Лойола отсидел даже в тюрьме) явился сам Христос. Говорил с ним ласково, обласкал и обнадежил.
Орден был создан. Покойный папа Павел III, великий первосвященник, одобрил его…
Торквани опускается на колени, он мысленно повторяет чудесные слова из «Письма святого Игнатия относительно добродетели послушания»:
«…Не потому, что начальник обладает большим благоразумием и добротой и украшен любым другим даром господним, должно ему подчиняться, но только потому, что он замещает и обладает властью бога…»
Во Львове «замещал и обладал властью бога», как недавно выяснилось, неистовый трубач граф Челуховский… Торквани проникся чувством любви и сознанием безграничной преданности начальнику…
А сам граф в это время сидел в кресле, барабанил пальцами по подлокотнику и думал, что отступать поздно. Смерть Корытки сама по себе не была страшна. Мало ли что может случиться в большом городе. Сумасшедший попытался поджечь костел… Его схватили… Умер в тюрьме от сердечного приступа… Но вся эта возня вокруг печатника могла возбудить подозрения. Кроме того, графу совсем не хотелось, чтобы его инкогнито было раскрыто.
Короче, он решил малой ценой добыть дневники Геворка и выяснить, что же стало известно об ордене и его представителях во Львове московиту.