Московии таинственный посол
Шрифт:
— Конечно.
— Подожди, не хочешь ли ты сказать, что все знаменитые художники — Рафаэль, великий Леонардо, Дюрер — были одинокими людьми?
— В какой-то мере, — сказал печатник. — Были у них, конечно, и друзья и приятели. Но если обычному человеку добрых приятелей, хорошей беседы да сытного ужина достаточно, чтобы быть счастливым, то Дюреру, полагаю, этого было бы мало. Но это особый разговор. Давай лучше поговорим о твоей незнакомке.
— Да что она тебе? И что ты ей?
— Мне она ни к чему! — засмеялся печатник. — Но ты мне скажи,
— Не все, — смутился Геворк. — Некоторые я, правда, записываю. Но это ведь для памяти.
— И все же будь осторожней. Придумай шифр. Или хотя бы заменяй имена. Всякое случается. Дневник могут выкрасть.
— А ты считаешь, что кого-то настолько интересует твоя особа, что могут даже выкрасть дневник?
— Дело не в моей особе. Она, может быть, и вправду никому не нужна. Но все же дневники спрячь подальше. Ты человек наблюдательный. Мог многое увидеть и понять и по наивности доверить все бумаге. А мне, знаешь ли, ни к чему бегать по миру с распахнутой душой. Кстати, и кошелек с деньгами верни ей. Так будет лучше.
— Ты сердишься?
— Нет. Незнакомка выспрашивает обо мне настойчивее, чем того требует обычное женское любопытство. Тут игра идет не на равных. Она знает о нас с тобой многое. Мы о ней — ничего.
Нежному Геворку не понравились эти речи. Он любил слова тихие, спокойные, не будоражащие.
— Скажи мне, Иван, — спросил он, — кто ты на самом деле?
— Тот, кого ты перед собой и видишь: печатник Иван.
— Но знаю я о тебе далеко не все.
— Конечно, — согласился печатник. — Я не обо всем рассказываю. Время не пришло. Но когда-нибудь расскажу. Ведь обещал.
— Значит, даме этой я нужен лишь для того, чтобы выведать о тебе какие-то сведения?
— Я так не говорил. Будь осторожней. Вот и все.
Геворк посмотрел в окно на костел. Затем на Ивана. Вспомнил почему-то вещего ворона, который обещал ему во сне подарить вечную молодость. Странен этот мир. Недобр. Требователен. Не дает он возможности жить в стороне, в своей собственной тихой бочке…
А печатник Иван глядел на Геворка и смеялся. В его темной с проседью бороде блестели крепкие еще зубы.
Тимошка и Роксоляна
Как пришла весть, что Тимошка упал со своей башни, так и повалил народ за заставу, к Волынскому тракту, чтобы своими глазами посмотреть, как закончил жизнь непутевый купеческий сын. А Роксоляна узнала последней. И сообщил ей о Тимошкиной смерти муж, купец Богушович. Сказал и посмотрел на жену — внимательно, зло. И увидел, что побледнела Роксоляна, широкими и бездонными, как пропасти, стали ее глаза. Понял Богушович все. А когда понял, схватил за горло, хотел задушить. Но Роксоляна вырвалась и побежала к двери. Может, она спешила туда, к башне, где лежал черный от удара о землю Тимошка Турок. Может, думала она утереть кровь, стекавшую по шее за ворот. Может, хотела поднять Тимошку, унести подальше от глаз людских, чтоб
Босоногая, бежала она по улице. А за ней с топором гнался муж. И догнал только у берега речки Полтвы… Чтобы скрутить Богушовича, стражникам пришлось сначала стукнуть его по голове алебардой. Подойти боялись. А когда скрутили и связали, выяснилось, что связывали уже мертвого. Может, вид изуродованного тела Роксоляны так подействовал на стражников, что стукнули они Богушовича сильнее, чем следовало. Но никто не пожалел о нем, ибо обманутый муж все равно обязан оставаться примерным горожанином. На неверную жену можно подать жалобу. Это по закону. И тогда ее будут сечь плетьми прилюдно, на площади. Можно, наконец, высечь и самому, в доме, что тоже закону не противоречит. Но как только она переступила порог и оказалась на улице, муж не должен был поднимать на нее руку. В дело вступал закон. А закон, как известно, превыше людей и чувств этих людей. Закон — это староста.
Сжалился бог и над Тимошкой, и над Роксоляной, и над обезумевшим от ревности купцом Богушовичем. Да и над львовским старостой, которому пришлось бы разбираться с убийцей. Мертвы были все: и Тимошка, и Роксоляна, и обманутый муж. Умерли без причастия.
Вот такое событие приключилось в этом тихом и мирном городе.
В тот вечер брат Геворк не выходил на прогулку. Жег дома свечу, кутался в шерстяной плащ, думал. Вспомнил, как однажды утром встретил Роксоляну. Два бездонных глаза равнодушно глядели на встречного. Может, так глядят ведьмы, возвращающиеся с шабаша? Давно ли это было? Всего месяц назад?
Спал Геворк беспокойно. Утром уже был у печатника.
— Что это? Почему? Разве люди так жестоки, друг Иван? Ты всегда спокоен. Ты никогда не повышаешь голоса, не кричишь. Неужели тебе никогда не хочется крикнуть от испуга?
— Хочется! — тихо сказал печатник.
— Почему же мы все молчим? Почему ты молчишь? Такая страшная смерть!
— Зато мгновенная. Тимошку, конечно, столкнули с башни. Это Богушович кого-нибудь подкупил. А Роксоляна умерла в один миг. Бежала спасать Тимошку. Нас с тобой так спасать не побегут.
— Ты так говоришь, будто завидуешь им.
— Может быть, завидую…
— Но это все какой-то мрачный сон… Это не может быть правдой!.. Почему топор? Почему Тимошка упал? Зачем сама башня?
— Я же тебе говорил: башня нужна была Тимошке, чтобы наблюдать за звездами. Тимошкины странности — это все больше напускное. Звездами он интересовался серьезно. Да боялся о том людям говорить. Однажды лишь мы виделись с ним. И тогда, при разговоре, он сказал: «На свете есть всякий народ. Некоторые даже в звезду небесную готовы плюнуть!» Нет во всей этой истории, брат Геворк, никакого бреда. И никакого колдовства. И башня была настоящая. И звезды над нею светили настоящие. И Роксоляна любила Тимошку Турка по-настоящему. Запиши все это в свой дневник.