Московии таинственный посол
Шрифт:
Любознательный ум Антонио тут спотыкался, мысль сбивалась. Впору заняться изучением воздушных потоков. Но ждало другое: Поссевино не так давно доставили отпечатанный во Львове на русском языке «Апостол». Поссевино знал толк в изданиях. Он сразу понял, что исполнение мастерское. Буквы и рисунки были четче, чем в подобных германских или польских изданиях. А из этого следовало, что отныне русские не так уж нуждаются в печатниках с запада — хотя бы из того же Рима. Между тем Поссевино мечтал с помощью латинских книг отворить ворота Московского Кремля, сделать словом то, что не удалось мечу.
И вот неожиданность — «Апостол». Имя печатника известно. Полетели уже приказы
Почему северяне не переселяются на юг? Что удерживает их у этого студеного моря и серых скал?
Поссевино наклонился и кусочком янтаря начертал на песке контур — Европа. Поставил точку — Рим. Вторую — Париж. Третью — Львов. Четвертую — Москва. А там дальше, за Москвой, что за земли? Какие люди их населяют? Куда они примкнут? Если к Москве — возникнет огромная держава… Это опасно…
Антонио Поссевино вздохнул и башмаком затоптал рисунок. Может быть, отложить тревожные мысли на завтра? Так просто: взял да и отогнал их… Научиться бы такому.
Как дотянуться до луны?
Они сидели в голубом зале Острожского замка. В ту пору зал этот вправду был голубым. Позднее его обили красным сукном. А со временем, когда сукно износилось, в ход пошли обычные французские обои. Но это случилось лет через двести после событий, о которых пойдет речь у нас с вами.
А в тот теплый майский вечер 1579 года в голубом зале сидели четверо: хозяин замка князь Константин Острожский, князь Андрей Курбский, любимец князя Иван Вышенский и еще один Иван — печатник Федоров.
Слуги уже унесли блюда с жареной птицей, приправленной грибным соусом. Подали вино и венские сласти. Многочисленная челядь — замок обслуживало до двух тысяч слуг — была отпущена. Это случалось чрезвычайно редко — лишь в дни, когда у князя бывали в гостях особо близкие друзья, которых он не стремился поразить роскошью своего двора. Впрочем, о любви князя Константина к таким поступкам в ту пору знали все — от Парижа до Стамбула. Так, он платил краковскому кастеляну [14] огромные деньги лишь за то, чтобы тот раз в году стоял за его креслом во время обеда. Для оригинальности держал он в Остроге и обжору, который, будучи отменным бездельником, съедал за обедом столько же еды, сколько десяток хорошо поработавших добрых молодцев.
14
Кастелян— лицо, которому поручали охрану замка.
Князь глядел на обжору, хохотал и приговаривал:
— Королю такого не прокормить! С деньгами в Кракове нынче туговато…
Но в тот вечер в замке было тихо. В покоях князя осталось лишь несколько слуг во главе со старым Северином.
Курбский, красиво и ярко одетый, не сидел у стола, а шагал по ковру от одного окна к другому. Острожский с улыбкой следил за гостем. И эта улыбка была чуть-чуть снисходительной. Константин считал князя Андрея человеком хоть и талантливым, но непутевым.
— Бороду плоишь? — спросил вдруг Острожский.
Курбский остановился, потер пальцем лоб.
— Бороду? — в недоумении спросил он. — Не знаю… Спрашиваешь, почему вьется? Сама по себе.
— Вот как! А я уже давно хотел у тебя спросить, да все забывал.
— Насколько помню, твоей бороде я тоже не воздал должного внимания, — сказал Курбский.
Оба засмеялись. Князь Андрей — громче и свободней, князь Константин — сдержанней.
— Минувший месяц были у меня люди из Новгорода Великого…
— Беглые? — спросил князь Константин.
— Нет, не беглые. Ушедшие от плешивого. От него не бегут, а уходят навсегда. Как я ушел.
— Очень уж ты не любишь царя Ивана.
— А кто его любит? — громко сказал Курбский. — Нет, ты мне скажи, есть хоть одна тварь на земле — человек или зверь, — которой плешивый сделал добро? Всю Русь залил кровью. Когда Девлет на Москву шел, так он убежал подальше. И плакал, как ребенок, когда ему сообщили, что князь Михаил Воротынский татар погромил и чуть самого Девлета не полонил. Плешивому бы радоваться до конца дней, но убил Воротынского — боялся, что тот после этой победы в героях будет ходить. Опять кровь… Кто любит его? Ответь мне ты, Иван! Кто его любит?
— Никто, — тихо сказал Федоров. — И ни мы с тобой, князь Андрей, ни дети наши, ни внуки так и не поймут, чего больше было от царя Ивана — пользы или вреда.
— Пользы? — спросил Курбский. — Ты-то в своем уме? Не ты ли сам удалился подальше, когда по Москве стали шнырять черные кромешники? [15] Какая от плешивого польза? Ты ведь просвещенный человек! Как ты можешь такое говорить?
— Да что ж тут мудреного? Московию нашу объединить надо и княжат поприжать. Не сделаем этого — новый Батый нагрянет. И скоро.
15
Кромешники— так часто называли опричников. Одевались опричники в черные одежды.
— С какой стати? Какой Батый?
— Ну, не Батый, так крымский Девлет. Не Девлет, так польский король. Было бы что захватывать, а охотники найдутся. Но как это делает царь Иван! Не только княжат — полцарства разогнал. Кто в Литву, кто в Швецию, а иные и вовсе в Турцию.
— А кто в монастырь или в могилу? Разве так страну укрепляют?
— Не знаю, — сказал Федоров. — Не могу сегодня знать, чего от царя Ивана больше — вреда или пользы? Страну он объединит. Но и обескровит. Воины и ученые по монастырям попрячутся. Нивы сорняком порастут… Вот и решай, полезен такой великий князь или страшен. И еще одного я боюсь: его примера. Ведь после него кто-то на трон сядет. Троны не пустуют. И уже будет считаться, что царю вроде и полагается рубить людей направо и налево. Сам бог велел. А при первой неудаче — новую опричнину учреждать. Вот что страшно, а не то, что он поприжал княжат.
— Княжата, милый друг, не последние люди. Они грамоту несут. А народ темен.
— Правильно, — согласился печатник. — Очень темен. А с чего ему светлым стать? Кто его свету учил?
Князь Острожский внимательно слушал спор, отпивал из кубка вино, ждал момента, чтобы вступить в разговор.
— Царь, насколько я знаю, еще не плешив, — сказал он вдруг. — Редковолос — это другое дело…
— Нет, плешив. Когда я его видел в последний раз, он уже был почти плешив! — упрямо наклонил голову Курбский. — Но так или иначе, до польского престола ему не дотянуться, в это я верю твердо. Скорее мы окажемся в Москве.