Московляне
Шрифт:
Города были не слабее и не беднее многих тамошних. Но городов было мало. Древний Ростов, богатый рыбными озерами да соляными варницами; более поздно окрепший Суздаль, вскормленный хлебородным Опольем, что раскинулось безлесным просветом по обоим берегам реки Нерли; подле них, на Клязьме, молодой, бодро входивший в силу Владимир; поодаль, на Волге, мал градок Ярославль; еще дальше на север, вверх по Шексне, старое Белозеро — вот и все города, какие застал Юрий в своей пространной, но еще малолюдной волости.
В городах и около них жизнь била ключом: изощрялись ремесла, ширилась торговля, тучнели пригородные нивы. Понаехавшие с князем бояре-дружинники богатели не по дням, а по часам, осев в земледельческом Суздале. С ними соперничало исконное местное боярство, угнездившееся главным образом в Ростове, где успело созреть и матерое купечество. Новоприезжие и туземные бояре состязались и между собой, и с духовенством, и с князем в захвате пахотных угодий, бортных лесов, бобровых гонов, рыбных ловель, соляных озер, а главное — в изобретении новых, все более коварных способов жить чужим трудом.
Начало феодальным отношениям было положено не здесь, а на Днепре и на Волхове, но тут, на берегах приростовских озер и Клязьмы, еще не тронутых войнами, не разоренных половцами, сыскалась более удобная почва для этих новых отношений. Ветхое отмирало здесь незаметнее, молодое нарождалось легче и росло быстрее. Людской быт день ото дня менял свой лик.
Однако так жили только города с ближайшими, зависимыми от них сельскими округами.
А дальше, за тесными пределами этих опрятно расчищенных и усердно возделанных округ, стояли непроглядные леса, где, по тогдашней поговорке, не сходились еще топор с топором и соха с сохой. Там, в малых и редких селищах, раскиданных лишь кое-где по глухим речкам и речушкам, люди вековали еще по-старому, по-бывалому. О городских новшествах туда и слух не проникал, а в укладе иных притаившихся в лесу деревень еще не совсем поизгладились следы былой принадлежности всех обитавших в деревне пахарей к одной, с годами разросшейся семье.
Для сбора дани с таких отдаленных, старобытных селений Юрию приходилось по временам выезжать самому, чего уже веками не делывали другие русские князья.
Юрий отлучался из города с неохотой.
За спиной оставался строптивый Ростов, привыкший исстари обходиться без князя. Ростовское боярство, упрямое и надменное, докучало напоминаниями о каких-то своих древних уставах и обычаях, будто бы нарушаемых Юрием: у нас, мол, того не бывало, у нас, мол, так не положено. Дерзкими голосами подтягивали боярам и ростовские купцы. Это раздражало, заставляло быть всегда настороже, стесняло движения.
Чтобы поразвязать себе руки, Юрий перебрался на житье в менее притязательный Суздаль, где окружил себя более податливыми людьми, обязанными ему, князю, своим благосостоянием. Но и эта новая, суздальская знать, осмелев от недавнего богатства, начинала тянуться, как и ростовская, к власти. Обуздывать ту и другую было не просто.
А тут еще под боком, в соседстве со своими княжескими злачными вотчинами, вскипали обидой крестьянские, или, как говорили в Залесье, сиротские, села, где в сумятице бурного хозяйственного роста одни, наживаясь, выживали других, где рядом с достатком плодилась и нищета, где и достаточный и нищий одинаково отчаянно бились в паутине еще непривычных феодальных пут.
А тут еще бередил сердце все более громкий стон и прямой ропот своих, столь нужных Юрию ремесленных людей, снедаемых завистью к городским, вольным, более сытым, чем они, рукодельникам, которых все прибывало.
Перед Юрием вставала во весь рост неотложная, труднейшая по своей новизне задача: создать крепкую государственную власть.
До этого не дошли руки у деятельного Мономаха. Над этим тщетно ломали себе голову южные союзники Юрия — предприимчивые галицкие князья. От этого отступились в позорном бессилии другие Юрьевы родичи — те, что пытались княжить в Великом Новгороде.
Юрий не смалодушествовал. Разрешить до конца не осиленную ими задачу ему не довелось, но за дело он принялся рьяно и не столько достигнутым успехом, сколько примером мужеской твердости показал потомству, как действовать дальше.
Могущество ростово-суздальских феодалов было еще слишком молодо, чтоб можно было его сломить. Да Юрий, зная цену молодости, и не хотел его ломать. Наоборот, он взращивал его, создавал себе в нем опору. Но чтобы это была действительно опора, надо было противопоставить воле сильных свою волю и, заглушив их задорные выкрики своим властным словом, заставить их ездить у своего стремени.
Это удалось Юрию. Он не ждал, как другие князья, чтобы городское вече голосами боярских и купеческих верхов подтвердило его полномочия, сказав: "А ты наш князь!" Юрий у веча не спрашивался. В его городах вече безмолвствовало. И когда приспевало, на его взгляд, время начать войну, чтобы зайти мечом булгарскую Каму, или ударить пятою Новгород, или напоить коня Днепром, Юрий Владимирович вступал в стремень уверенно: он знал, что как ни отяжелели от богатства его залесские вассалы, они покорно, по первому его зову, все как один всядут на-конь и двинутся, куда он поведет.
Трезвее других князей понимая потребности нового времени, он смелее их заглядывал в будущее. Скитальческие повадки Мономаха были ему не по нутру. Феодал с головы до пят, он прочно связал свою жизнь с жизнью своей волости и по-хозяйски заботился об ее мощи. Но, в противность другим феодалам, зорко берег ее целость, не допуская дробления.
Залогом безопасности и процветания Ростово-Суздальской области был пронизавший ее верхневолжский речной путь, давно облюбованный и новгородцами и булгарами. Стать полным хозяином этого пути, забрать в кулак оба его конца — такова наипервейшая, основная, дальновидная забота Юрия.
Свою княжескую деятельность он начинает с похода на беспокойных соседей — булгар, которые не раз обступали его города, воюя окрестные села и погосты, творя много зла.
Тяжелый взгляд Юрия все время прикован к Новгороду. То он бьет его вооруженной рукой, то сажает туда в князья сына, то прикармливает новгородских опальных, создавая себе будущих сторонников, то разоряет новгородский пригород Торжок, то перехватывает собранные новгородцами дани, то останавливает подвоз булгарского хлеба, в котором Новгород всегда нуждался, то протягивает свою действительно долгую руку далеко на север — на Двину, в лесное Заволочье, снабжавшее новгородских купцов драгоценнейшими мехами.