Московский клуб
Шрифт:
Наконец раздалось легкое жужжание, он сделал шаг вперед и распахнул внутреннюю дверь.
Пройдя через вестибюль с выложенным черно-белым кафелем полом и поднявшись по широкой лестнице, Стоун увидел секретаршу, ожидающую его.
— Уже вернулся, лапуля? — спросила Кони, сухо покашливая, и тотчас же разразилась надсадным бронхиальным кашлем. Это была крашеная блондинка лет пятидесяти с жалкой потугой сойти за двадцатипятилетнюю хотя бы по манере одеваться. Она была разведена, непрерывно курила ментоловые сигареты «Кул» и всех мужчин «Парнаса» называла «лапулями». У нее был вид женщины, каких обычно видишь сидящими у стойки бара. Работа у нее
— Не смог пережить разлуки, — на ходу ответил Стоун.
— Неплохой прикид, — Кони широким взмахом указала на его грязные джинсы, измазанный свитер и ярко-зеленые альпинистские ботинки фирмы «Скарпа».
— Это же маскировка, Кони. Разве тебя не предупредили? — ответил Стоун, проходя мимо нее по длинному восточному ковру, который тянулся по всему коридору к кабинету Сола Энсбэча.
Он прошел мимо своего собственного кабинета, у двери которого сидела его личная секретарша Шерри. Она родилась и большую часть жизни прожила в Южной Каролине, но, проведя десять лет назад лето в Лондоне, умудрилась каким-то образом приобрести настоящий британский акцент. Увидев Чарли, она удивленно подняла брови. Он жестом выразил обреченность.
— Долг требует.
— Понятно, — ответила она тоном западной официантки.
Глава «Фонда Парнаса» Сол Энсбэч сидел за большим столом красного дерева. Когда вошел Стоун, он быстро поднялся и подал ему руку.
— Сожалею, что пришлось прервать твой отдых, Чарли.
Это был крупный, мускулистый мужчина лет шестидесяти с «ежиком» волос стального цвета и в очках в толстой оправе. О таких обычно говорят, что они растяпы.
— Ты же отлично знаешь, что я бы этого никогда не сделал, если бы не действительно экстренные обстоятельства, — Сол жестом пригласил Стоуна присесть на черное деревянное кресло «Нотр-Дам», стоящее у стола.
Когда-то Энсбэч был защитником команды «Нотр-Дам», и он всегда сильно отличался от добропорядочных и осторожных типов, которыми кишела ЦРУ, настоящих представителей интеллектуальной элиты.
Очевидно, именно поэтому они отослали его в Нью-Йорк управлять «Парнасом». Но, как у большинства служащих ЦРУ его поколения, одежда Энсбэча была гораздо больше в стиле выпускника старейшего американского университета, чем одежда ректора Гарварда: голубая рубашка, застегнутая на все пуговицы, репсовый галстук и темный костюм, должно быть, от Дж. Пресса.
Вошедшему в кабинет Сола в первую очередь бросался в глаза большой мраморный камин высотой более полуметра. Сейчас комната была залита желтыми лучами заходящего солнца, проникающими через двойные звуконепроницаемые стекла окон.
Они встретились впервые, когда Стоун был студентом последнего курса Йельского университета.
Он тогда посещал семинары по советской политике. Их проводила крупная шумная женщина, которая эмигрировала из России после второй мировой войны. Чарли был гордостью своей группы. На этих семинарах, изучая то, что когда-то погубило его отца, он был действительно на своем месте. Это был первый предмет в университете, который сильно заинтересовал его, юный Чарли делал большие успехи.
Однажды после уроков преподавательница попросила Стоуна пообедать с ней в частном клубе «У Моли» на Йорк-стрит, в котором профессора обычно ели свои гренки с сыром и жаловались друг другу на задержки выплат гагенгеймовских дотаций. Она хотела, чтобы он встретился и поговорил с одним из ее друзей. Смущенный Чарли явился в клуб в синем костюме и рубашке с галстуком студента Йельского университета, грозившем вот-вот удушить его.
Рядом с преподавательницей за низким деревянным столом сидел высокий, стриженный под «ежик» мужчина в больших темных очках. Он представился как Сол Энсбэч. Большую часть вечера Стоун никак не мог понять, для чего его пригласили. Они болтали о России, о советском правительстве, о международном коммунизме и т. д. и т. п. И только потом он понял, что это была не пустая болтовня, что Энсбэч, который сначала представился служащим госдепартамента, просто проверял его знания.
Когда подали кофе, преподавательница извинилась и ушла. Вот тут-то Энсбэч и сделал первую попытку завербовать Стоуна на разведывательную работу, пока не давая никаких разъяснений о ее характере. Энсбэч знал, что Чарли был сыном печально знаменитого Элфрида Стоуна, обвиненного в измене родине во времена маккартизма. Но ему было наплевать на это, так как перед ним сидел блестящий молодой человек, обладающий поистине сверхъестественными способностями к оценке современной внешней политики многих стран и особенно Советского Союза. И, кроме того, этот юноша был крестником легендарного Уинтропа Лемана.
Чарли, который интуитивно считал ЦРУ чем-то зловещим, отказался.
Пока он учился в университете, Энсбэч звонил ему несколько раз с тем же предложением, но неизменно встречал вежливый отказ. И только спустя несколько лет, уже когда Чарльз Стоун сделал блестящую карьеру советолога и преподавал в университете Джорджтауна, Сол позвонил опять. На этот раз Чарли сдался и согласился. Дело в том, что времена изменились, и ЦРУ уже не казалось таким уж одиозным учреждением, как несколько лет назад. Кроме того, разведывательная служба привлекала Стоуна все больше; и он знал, что теперь, с его незапятнанной репутацией, ему уже можно заняться этим делом.
Стоун изложил свои требования и условия: он оставлял за собой право работать, сколько захочет (и уходить в горы, как только пожелает), и не переезжать в Вашингтон, а остаться в Нью-Йорке. Столица, с ее правительственными зданиями и невероятно скучными белыми торговыми центрами, вызывала у Чарли содрогание, не говоря уж о мрачных, старых зданиях ЦРУ в Лэнгли. Кроме того, Стоун потребовал очень высокую зарплату, так как терял все гарантии академической должности.
Но то, чем ему предстояло заниматься, нравилось Чарли настолько, что он был готов работать и даром.
Позже он часто думал о том, что зачастую человек и не подозревает, как своевременное решение может изменить его жизнь.
Сол подошел к массивным двустворчатым дверям красного дерева и прикрыл их поплотнее, подчеркнув этим важность предстоящего разговора.
— Для тебя будет лучше, если дело действительно окажется очень важным, — с деланной угрозой сказал Стоун. Он сначала хотел поразглагольствовать, что снять альпиниста со скалы — то же самое, что прервать половой акт в самый неподходящий момент. Но он вовремя понял, что после этого замечания Сол может поинтересоваться, когда Чарли в последний раз виделся со своей женой Шарлоттой, с которой они жили врозь. А Стоуну совсем не хотелось сейчас думать и говорить о ней.