Московский клуб
Шрифт:
— Проходи.
Стоун подвел Бейлиса к ряду мягких кресел, ощущая за поясом тяжесть и холодок пистолета. Стоун знал, что пистолет защитит его, но он знал также, что лучше было не показывать, что у него есть пистолет. Он осмотрел Бейлиса, отметив, что на том был другой, вероятно, сшитый по заказу, темно-серый костюм сотрудника НСБ и до блеска начищенные туфли.
— Ты не убивал, — произнес Бейлис на выдохе, усаживаясь в кресло. — Это я знаю. Вопрос в том, чем я могу тебе помочь?
Стоун сел напротив Бейлиса.
— Давай начнем вот с чего: что ты имел в виду,
Бейлис кивнул в ответ и вздохнул.
— Я нарушу закон о государственной безопасности, если скажу тебе это, — начал он. — Я знаю, что таким образом я выдаю немало других тайн. Думаю, ты знаешь, что смерть твоего отца не была результатом обыкновенного насилия.
Стоун кивнул.
— Здесь что-то затевается. Какие-то политические акции. Что-то в очень крупных масштабах.
«Что-то затевается». Так говорил Армитидж.
— Что ты хочешь этим сказать, Роджер?
— Мне трудно говорить, Чарли. Я не знаю, с чего начать. — Последовала длительная пауза. — Ты один из звезд фонда «Парнас». Ты, несомненно, слышал о теории «большого крота», или резидента.
«Что он, черт побери, несет?»
Стоун начал неторопливо:
— Эту теорию в пух и прах разнесли, Роджер.
Стоун знал, что Бейлис имеет в виду теорию, в соответствии с которой на протяжении нескольких последних десятилетий в ЦРУ постепенно и методично внедрялся советский резидент; он работал хорошо, но не слишком, заводил друзей, но не слишком много. Вероятно, по теории он должен был жениться на американке, родить американских детей, ну, в общем, стать типичным американским отцом, который бы перекачивал в Москву наиболее секретную развединформацию США. Этого очень опасался покойный Джеймс Джизус Энглтон, долгое время возглавлявший отдел контрразведки ЦРУ; в 1970-е годы Энглтон буквально перевернул вверх дном все Центральное разведывательное управление в своем стремлении найти «крота», пока, в 1974 году, его не выгнал Уильям Колби.
Бейлис пожал плечами.
— Плод воображения гениального параноика, — сказал Стоун.
Бейлис подался вперед и заговорил спокойно и серьезно:
— На первый взгляд, это похоже на бредни человека, столь долго пребывавшего в нездоровом мире контрразведки, что разум его помутился. А на самом деле самая несокрушимая твердыня американской разведки насквозь прогнила.
Стоуну показалось, что его желудок внезапно превратился в кусок льда.
— Вы это что, серьезно? — проскрежетал он, качая головой. — Какое отношение все это имеет к моему отцу?
— Послушай, Чарли, я сейчас сказал тебе то, что не должен был говорить, и это не шутка. Дай слово, что все останется между нами.
— Обещаю.
— Если ты об этом заикнешься, я откажусь от своих слов. Нам кажется, что твоего отца, возможно, убили, чтобы никто не узнал, кто этот «крот».
— Русские? — Стоун подался назад.
— Не все так просто. Русские, но те, которые хотят, чтобы личность резидента оставалась в абсолютной тайне.
— Но мой отец просто не мог ничего знать, — прошептал Стоун.
— Твой отец знал
— Да ну, ерунда! — воскликнул Стоун, вскакивая на ноги. Он принялся ходить по комнате, пытаясь осмыслить все то, что он узнал за эти последние несколько дней, — то, что, казалось, теперь теряет всякий смысл.
— Но почему вы? Почему именно вам удалось так много узнать об этом?
— Почему? — повторил Бейлис, поворачиваясь в кресле так, чтобы видеть Стоуна. — Не знаю. Может быть, потому, что я случайно оказался на одной вечеринке. Может быть, потому, что я знаю одного русского дипломата.
— Не понимаю. — Стоун присел на край письменного стола, вдруг ощутив невероятную усталость.
— Я не могу вдаваться в подробности. Но я хочу, чтобы ты подумал. Подумал, Чарли. Они охотились не только за твоим отцом, но и за тобой. Что тебе известно? Может быть, ты вспомнишь что-нибудь, связанное с поездкой своего отца в Москву в 1953 году? Даже если это кажется тебе совсем незначительным воспоминанием.
Стоун покачал головой; его губы были сжаты. Он напряженно думал.
Бейлис теперь говорил со Стоуном удивительно мягко.
— Твой отец хотел, чтобы ты помог мне, — сказал он. — Элфрид Стоун очень любил свою страну. Он работал в Белом доме, его обвинили в предательстве, а он все равно любил эту страну, черт побери. И я думаю, он хотел, чтобы его сын сделал все возможное, чтобы помочь нам. Наша национальная безопасность, возможно, поставлена под угрозу. Могут погибнуть сотни людей, Чарли. Может быть, тысячи. Я не преувеличиваю, говоря, что на карту поставлено мирное сосуществование двух супердержав.
Стоун встал из-за письменного стола и, в задумчивости скрестив руки, направился в дальний угол комнаты. Все, что говорил Бейлис, не было лишено смысла. Это было похоже на правду.
— Если бы я мог, Чарли, я бы рассказал подробнее. В опасности не только Соединенные Штаты, но и Москва. Может быть, тебе что-то известно о каком-то документе или телефонном звонке, — настаивал Бейлис. — Хоть что-нибудь.
Стоун только вздохнул, нахмурился и покачал головой.
— Ты должен вспомнить, Чарли. Я хочу, чтобы ты поговорил кое с кем из наших людей. Ты должен рассказать все, что тебе известно. Это жизненно важно.
— Боюсь, что я не смогу это сделать, Роджер, — сказал Стоун, глядя на Бейлиса из противоположного конца комнаты. — Мне нужна твоя помощь, твоя защита. Но ты сам не знаешь, кто замешан в этом деле, кто нет. Тебя могли предать так же, как и меня. Мне очень жаль.
— Тебя везде подстерегает опасность, ты вынужден скрываться, убегать.
— Пока мне удалось выжить. Если ты мне поможешь, мне не надо будет больше прятаться.
— Будет лучше, если ты придешь. Позволь нашим людям позаботиться о тебе. Защитить тебя.
— Нет, извини.
— Только ради твоего блага, Чарли.
Стоун презрительно усмехнулся.
— Будешь настаивать? — переспросил он.
— Теперь, когда ты столько знаешь, очень опасно оставаться на виду. Тебе придется пойти со мной.