Московский лабиринт Минотавра
Шрифт:
– Больше не с кем!
– перебила Ева.
– Корнееву шестьдесят лет, лазать по вонючим городским катакомбам ему не с руки, да и вопрос денег для него неактуален. А Эдуард развивает бизнес, ему средства не помешают. Хованин в «Геопроекте» зарабатывал гроши, его привлекала возможность раздобыть деньги на изучение подземелий и вообще, прославиться. Открыть местонахождение Египетского лабиринта - нешуточное дело!
– Так и не так. Ревность, жадность… не примитивно?
– Ты же сам утверждал, что эти пороки стары, как мир!
– возмутилась Ева.
– И служат мотивом для большинства преступлений.
– Я с Эдиком воевал, понимаешь?
– Разве мало таких примеров?
Смирнов сердито засопел, отвернулся. Возразить было нечего, но и соглашаться не хотелось.
– Послушай, - задумчиво произнесла Ева.
– Олег Хованин приносил Мальцеву какие-то старинные кирпичи, выяснял их возраст. Оказалось, кирпичам лет триста, не меньше. Нет, убийство из ревности - это слишком обыденно. Тут пахнет многовековой тайной!
Они проговорили до часу ночи. Уже засыпая, Смирнов подумал о кирпичах. Где Олег их взял? В каком-нибудь подземелье? Но не в Симоновом монастыре, иначе Мальцев был бы в курсе событий. А не скрывает ли что-то этот патриот памятников старины? Надо бы еще раз встретиться с Уваровой.
Глава 17
Феодора и Владимир жили как любовники, которые то охладевали друг к другу, то пылали от страсти. Последнее случалось все реже и реже. Царившая в доме атмосфера затаенного страха обостряла или притупляла любовное влечение, в зависимости от обстоятельств. Жена Корнеева подозревала, что Матильда подмешивает ей снотворное в кофе и чай.
– Пустое, - укоряла она себя в беспочвенной неприязни к домработнице.
– Зачем этой глухонемой женщине нужно заниматься столь сомнительными вещами?
Загорался прежней страстью в основном Владимир - но периоды пауз между сексуальными приливами становились длиннее. Феодора тщетно искала в своем сердце отголоски интереса к мужу, ее либидо угасало стремительнее, чем таял от лучей солнца последний снег. Прошлогодняя листва тлела за заборами деревенских усадеб, и так же уныло тлели надежды Феодоры на продолжение любовной игры. Ставки были сделаны, а что дальше?
Она так и не почувствовала себя полноправной хозяйкой поместья, а Владимир старательно избегал людей. Корнеевы перестали выезжать из Рябинок, даже редкие посещения столичных театров, концертных залов и званых вечеринок прекратились. Странно, что Феодора совершенно не сожалела об этом.
С каждым днем отношения молодых Корнеевых становились все больше похожими на совместное проживание мужчины и женщины, не связанных никакими узами, кроме денежных обязательств и общего пространства обитания. Феодора ни на шаг не приблизилась к корнеевским миллионам, зато свекор сумел вызвать в ней искреннюю симпатию. Владимир явно уступал своему отцу по всем статьям. Петр Данилович оказался человеком по-настоящему умным, благородным, проницательным и смелым; в нем прослеживались истинно мужская сила, недюжинный талант игрока и авантюрная жилка, милые Феодоре. Сын же представлял собой жалкую искривленную тень сего могучего дерева. Даже возраст не составлял его преимущества. В шестьдесят лет Петр Данилович при желании мог горы свернуть, тогда как его красавец сын влачил существование полумонаха или полузатворника, в которое он привносил порой дикие,
Чего стоили, например, его круглосуточные бдения за закрытыми дверями кабинета или «лунные прогулки», как он называл сидение на скамейке в саду и созерцание лунного диска. От его глаз, блестевших в лунном свете, у Феодоры мороз шел по коже. Ее тянуло прочь из Рябинок, в суету и многолюдье Москвы, в такие понятные ей типовые квартиры, торговые залы магазинов, салоны троллейбусов и вагоны метро. Ей нравились встречи с Петром Даниловичем, которые заставляли сильнее биться ее холодноватое сердце. Их неторопливые, степенные беседы - с изюминкой, незаметно и эффектно преподнесенной господином Корнеевым, его подчеркнутая любезность и скрытое восхищение, которого он не показывал, но которое Феодора ощущала всеми фибрами своей пробуждающейся души, волновали ее.
– У тебя в груди вовсе не камень, невестушка, - усмехался пожилой джентльмен.
– Только ты еще об этом не знаешь. Недаром я подарил тебе опал «Жар любви»: драгоценные камни просто так не переходят из рук в руки - они отыскивают своего владельца мистическим путем и стремятся к нему. Носи опал, доставь старику удовольствие!
«Какой же ты старик?
– думала Феодора.
– Это сын у тебя состарился раньше срока, усох, как больная ветка».
– Вы мне льстите, - говорила она вслух, пряча глаза.
– Но почему-то не хочется вас разочаровывать.
Она начала надевать ожерелье с опалом каждый день, а потом просто перестала снимать его. Камень словно согревал, оберегал ее, успокаивал во время приступов страха, накатывающих без видимой причины.
Однажды во время совместного ужина, ставшего редкостью, Владимир и Феодора сидели в столовой. Они пили подогретое красное вино, закусывали цыпленком, приготовленным Матильдой по французскому рецепту, и лениво перебрасывались фразами. Вдруг Владимир напрягся, перестал жевать и уставился на лестницу, ведущую на второй этаж…
– Что там такое?
– холодея, спросила Феодора.
Она подняла голову, но ничего не увидела.
– Показалось, - отмахнулся супруг.
– Не обращай внимания.
– Он принудил себя перевести взгляд на бутылку с вином, налил полный стакан. Спросил жену: - Выпьешь?
– Нет.
– А я, пожалуй, выпью!
Корнеев осушил стакан до дна, на его скулах ходили желваки. Вести себя как ни в чем не бывало стоило ему огромных усилий. На лбу и над верхней губой выступили бисеринки пота.
– Что-то было на лестнице?
– невинным тоном поинтересовалась Феодора.
Владимир молчал, борясь с собой.
– А… ты ничего не видишь?
– наконец выдавил он.
– В смысле?
– прикинулась непонимающей она.
– Вижу стену, светильник, ступеньки, перила…
Молодой человек с шумом выдохнул воздух.
– И все?
– Все…
Феодора ощутила поднимающуюся в груди волну страха.
– Я пойду к себе, - произнес сквозь зубы Владимир.
– Устал.
Он поднялся и пошел к лестнице, опустив голову. Старательно держась ближе к перилам, неуклюже, бочком, он обогнул воображаемое препятствие и скрылся в коридоре. Через мгновение хлопнула дверь его кабинета. У Феодоры пропал аппетит: она кое-как дожевала поджаристое цыплячье крылышко, глотнула вина. Вкус напитка был совсем не тот, что десять минут тому назад, когда она наслаждалась его изысканной терпкостью и ароматом, - горечь, кислота, оттенок брожения. Страх искажал все, к чему прикасался, в том числе и удовольствие от еды.