Московский лабиринт Минотавра
Шрифт:
– Я не скажу мужу.
Илья взглянул на окна, выходящие во двор. Матильды уже не было видно, она занялась обедом.
– Так, может, мне почудилось?
– заколебался он. Говорить хозяйке или нет?
– Я не любитель по лесу шастать, не то что Владимир Петрович. Он ничего такого не встречал, потому и не верит, ругается. Ну, я пару раз от скуки за подберезовиками ходил, супчик грибной люблю, только не из этих, шампиньонов, а из настоящих лесных грибов. Брожу между деревьями, палкой траву ворошу, глядь - тень какая-то мелькнула. Я за ней! Отстал маленько, чтоб не спугнуть, прослежу, думаю. Уж не
– Когда это было? Летом?
– сгорая от нетерпения, перебила Феодора.
– В июле, кажись.
– Ладно, продолжай.
– Ну, вот, гляжу - вроде кто-то идет по лесу. Баба ли, мужик, не разобрать. Присмотрелся, словно тень чья-то мелькает. Хотел ближе подобраться - не рискнул. Заметит! Затаился я за деревом, березы тут старые, стволы не обхватишь, наблюдаю, догонять не спешу. Куда воришке деться? Стоял, стоял, все стихло. Я туда, сюда кинулся - нет никого. Пропала тень! Я к забору, вдоль него прошелся, кругом обогнул, оглядываюсь - пусто, одни стволы да кусты. Тревожно мне стало, муторно.
– Почему тревожно?
– Будто повеяло чем-то таким… холодным, мрачным. Вошел во двор, у охранника спрашиваю: не видел ли, мол, кого? Он, ясное дело, удивился. Ворота были закрыты, калитка тоже, через забор так просто не перелезть. Да и во дворе не спрячешься.
– Больше ты эту тень не видел?
– Было, - неохотно признался Илья.
– Потом, в конце лета, когда первые опята пошли. Я даже пить из-за этого перестал, Феодора Евграфовна! Ей-богу, подумал, что у меня белая горячка начинается. Первые симптомы. Я спиртным не злоупотребляю, но уж если напьюсь, то до чертиков!
– Он споткнулся на полуслове, изменился в лице.
– Во! Народ не зря это выражение придумал - до чертиков. Водка на всех по-разному действует: кого не прошибешь, а кого сразу глюки одолевают.
– Думаешь, водка виновата?
Водитель поежился, словно он внезапно замерз, улыбнулся криво, одним уголком рта.
– Она, окаянная. Я выпил лишку и в лес - прогуляться, хмель выветрить. Прямо наваждение! Сел на пенек покурить, слышу: шур-шур-шур кто-то по траве. Опять она, ну, та чертяка. Верите, я весь обмер, ноги к земле приросли, а задница, простите, к пню, на который я уселся с сигаретой. Следом-то я не пошел, побоялся. Курить враз расхотелось, еле оклемался, зато протрезвел быстро. Отправился к хозяину: так, мол, и так, привидение у нас в лесу завелось. А он отругал меня как следует, приказал не болтать глупости. Вас, Феодора Евграфовна, упомянул. «У моей жены, - сказал, - и так нервы не в порядке, посмей только испугать ее своими бреднями! Уволю». Так уж вы меня не выдавайте.
– Можешь быть спокоен, - пообещала Феодора.
– А что ты сам об этом думаешь?
Илья почесал крепкий, коротко стриженный затылок.
– Ну, если это не глюки, тогда и правда нечистая сила существует. Мне рябинкинские мужики говорили про место, на котором ваш дом построен, что тут раньше, в старину, деревянные палаты стояли, потом каменные, но всех жильцов демоны извели. Потом какие-то полоумные не то молельню устроили, не то шабаши правили. Потом все с землей почти сровнялось, лесом поросло, даже на холм стало не похоже. Господин Корнеев купил участок без труда, никто ему препятствий не чинил, построился.
– Хочешь
– отвела глаза Феодора.
– И начали они вновь бродить по лесу?
– Нет, конечно. Какие демоны? Страх здесь поселился издавна, вот и мерещится людям всякое. И мне в том числе.
– Спасибо тебе, Илья, - сказала она.
– Пойду обедать. Владимир Петрович ждет.
Разговор с водителем не успокоил Феодору, скорее, наоборот. Спрашивать его о ночных звуках в доме она не решилась. Илья оставался спать в маленьком флигеле, а Матильда ночевала на первом этаже дома, в комнатушке рядом с кухней, и в силу своей глухоты слышать ничего не могла.
– Еще примут меня за сумасшедшую, - рассудила Феодора.
– Илья хоть на водку все списывает, а я на что? Владимир прав: мне следует переменить обстановку, посидеть у моря, погулять по венецианским улочкам и садам, послушать журчание фонтанов, побродить по музеям, отвлечься от Москвы, Рябинок и супружеской жизни.
Мысль о том, что муж предложил ей побывать именно на Крите, промелькнула, не оставив следа.
Через несколько дней, перед отъездом, Феодора захотела повидаться со свекром. Поскольку Владимир вызвался проводить ее в аэропорт, встречу с Петром Даниловичем она запланировала на день раньше. После той аварии он мог и отказаться, но не сделал этого.
Только увидев, как господин Корнеев, элегантный и подтянутый, выходит из новенького автомобиля, Феодора поняла, как ей не хватало его все эти последние дни. И что ужасное волнение, пережитое ею во время аварии «Мерседеса», возникло из-за страха потерять этого мужчину навсегда. Она тогда смертельно испугалась… осуществления своего же желания!
Ее сердце пронзила боль при виде приближающегося Петра Даниловича. Свежий шрам на его лбу напоминал о недавнем происшествии, едва не закончившемся трагически, а в остальном свекор выглядел хоть куда.
– Несказанно рад видеть, прелестнейшая Феодора, - слегка поклонился он, целуя ее холодную щеку.
– Родительская роль имеет множество преимуществ! Однако я начинаю тяготиться ею.
И господин Корнеев обнял невестку посреди улицы, никого и ничего не стесняясь, прижал ее к себе и тут же отпустил.
– Не теперь… - прошептал он.
– Не наспех. Приедешь - тогда!
Что именно таило в себе это многозначительное «тогда», Феодора обдумывала больше суток, до того момента, как она поднялась по трапу в комфортабельный салон «Боинга». В самолете ее сморила усталость - сказались бессонные ночи, терзающие сомнения, невыносимое напряжение пребывания в Рябинках, под горящим взглядом Владимира. Он словно видел ее насквозь…
Глава 24
Смирнов представил себе, какую головомойку устроила Ева Проскурову, и не сдержал смеха.
– Отвела душу?
– невинным тоном спросил он.
– Бедный Эдик! Он хоть жив остался?
– В отличие от своего двоюродного брата, вполне! Интересно, кто следующий в списке убийцы?
– Зачем же так мрачно?
– Смерть - это весело, по-твоему?
– рассердилась Ева.