Московское танго
Шрифт:
– Пойдемте.
Глава 7.
Антикварный старинный торшер мягко освещал большую кухню. Круглый стол занимал большую часть пространства и стоял посередине помещения. Стулья были высокие, с мягкими удобными сидениями, достаточно широкими, чтобы поджать ноги под себя. Гарнитура как такового не было. Столешницу заменял небольшой потёртый комод. Плита была советская, двухкомфорчатая. На окнах была мягкая белоснежная тюль с нежно розовыми цветочками идеально подходящими под обои – тоже с цветочками, только бежевыми.
Яне было здесь удобно. Хмель практически
– Яночка, что ты на меня так поглядываешь? Злишься на старика?
Яна улыбнулась, как ни странно без внутреннего приказа и искренне.
– Да нет, Станислав Александрович. Не злюсь. Сама заслужила. Я вот что хочу спросить. Вы кем работали до пенсии? Всегда художником были?
Старик улыбнулся.
– Искусство – это мое хобби, доченька. А работал я в армии, дослужился до подполковника. Жизнь помотала по всей России, но я и не жалуюсь. Люблю я Россию-матушку и никогда не осуждаю ее. Во время службы и писал, конечно, это у меня с детства страсть такая появилась, за что сослуживцы и прозвали меня Мастером. Ну, конечно до героя Булгакова мне далеко, но и нравилось мне это прозвище. И до сих пор так поминают, хоть и подполковник в отставке. Типа Мастер, и всем понятно, про кого говорят.
Глаза у Мастера сделались мечтательными, взор притупленным и морщинки разгладились. Видно, что прожил жизнь так, как хотелось ему, может и были огорчения, но старик ни о чем не жалеет и вспоминает прошлое с улыбкой.
– А я догадалась, что вы военный.
– И как же, Яночка?
– По-вашему взгляду и голосу в парке.
Станислав Андреевич вернулся на землю и посмотрел внимательно, изучающе.
– Ты смышлёная девочка, не удивлен. Ты вот что мне скажи. Как живешь то? Учишься? Работаешь?
– Да. И учусь, и работаю.
Голос старика опять приобрел суровость.
– И пьешь. – констатировал он.
Ей вдруг стало так стыдно. Впервые за год. Именно перед этим человеком ей не хотелось обличаться в своих грехах и в то же время чувство, что именно он может ее выслушать и понять завладело ею.
– Пью. – тихо произнесла она. – А что мне еще делать? Плохо мне, Станислав Александрович.
– А ты расскажи почему плохо, может и я сгожусь еще и помогу, чем смогу.
Очень тихо было произнесено:
– А вы не догадываетесь?
Конечно, он все понимал. И знал, почему девочка так опустилась. И больно ему от этого было. Ведь в его силах было остановить то, что должно было случиться, а он, посоветовавшись с родителями Димочки, так и не нашел в себе смелости поговорить с девочкой. Решил, не его дело. Дима – взрослый мужчина и должен отвечать за свои поступки и знать, что делает. Обидно было старику. На себя в первую очередь.
В его жизни было многое. И жизнь эта не была легкой. Но единственного он
А ведь все могло быть и по-другому, если бы тогда всего лишь поговорил с Яной. Объяснил, рассказал, конечно не все, но и это бы могло если и не предотвратить катастрофу, то хотя бы подготовить к близкому будущему их отношений с Дмитрием. Но он это не сделал. И сейчас ему было очень стыдно за свое поведение.
Первое в его жизни предательство. И по отношению к девочке и к себе.
– Я не догадываюсь, я знаю. Расскажи мне. Что случилось, Яночка, а там посмотрим, чем помогу.
Всю боль, горечь, обиду на Диму она выплескивала на этого милого человека и с каждым сказанным словом ей становилось легче дышать. Это было чудесно. Изумительно. Ее оппонент умел не только слушать, но и понимать. Ему не надо было ничего объяснять, несказанное он читал по глазам. Рассказ был долгим. Ей не хотелось ничего утаивать. Последний год она описывала очень подробно, но старика не шокировало сказанное, только в глазах его появлялись слезы и исчезали, так и не проложив тропинки по морщинистому лицу.
При последних словах Яна вздохнула.
– Теперь вы все знаете. Что мне делать? – и зарыдала в голос, громко, натяжно, а старик так и не смог сдвинуться с места. Глаза покрылись тонкой льдинкой и губы неслышно что-то шептали. Теперь он знал, как помочь ей и он поможет. Рассказ будет долгим, скорее всего на всю ночь, но он поможет ей. Это его долг перед своей совестью, и он должен его выполнить.
Глава 8.
Сидя на паре, Яна дожидалась своей очереди подойти к лектору с курсовиком, чтобы тот проверил выполняемость задания. Курсовик был куплен и Яна нисколько не переживала. Ее мысли были о другом.
Вчерашний разговор с Мастером затянулся далеко за полночь и ей пришлось остаться ночевать у него, чему она была рада. Рассказ художника поверг ее в шок. Прошлое Димы уже не было покрыто тайной, по крайней мере некоторые эпизоды стали известны ей, тем самым причиняя огромную боль. Почему же он сам ничего ей не рассказал? Вернее сказал, но главное так и не смог произнести. А она поверила!
Она не знала, что заставило Станислава Александровича пойти на откровенный рассказ, но была ему благодарна.
Теперь все смотрелось совершенно под другим углом. И их скрытые отношения, и некоторые его слова. Но почему? О Боже, дай силы. Ложь. Везде ложь. Только ее любовь была правдой. Что делать?
Она хотела сделать ему так же больно, даже еще большее, чем он ей. Показать, что значит потерять то, на что надеялась и во что вкладывала всю душу. Ей не было жалко Диму, несмотря на то, что трагедия, которая произошла у него должна была вызывать жалость. Но он не заслужил жалости. Играя людьми он сам заслуживал роль игрушки.