Москва, 1941
Шрифт:
Сын Марины Цветаевой, 16-летний Георгий Эфрон, почти каждый день делал записи в своем дневнике. Очень многие из них касаются бытовых подробностей московской жизни, которые дают нам возможность почувствовать те дни. 21 июня он, в частности, пишет: «Сегодня противная погода. … В конце концов, плохая погода немного освежает воздух, но противно все же».
Хотя существует распространенное мнение, что вечером в субботу, накануне войны, в московских школах проходили выпускные вечера, никаких официальных документов, газетных статей или дневниковых записей об этом событии найти не удалось [6] . Действительно, на предшествующей неделе закончились экзамены и шло вручение аттестатов, но оно проходило в разные дни.
6
В
Георгий Эфрон – родился под Прагой, вырос в Париже, жил в Москве, погиб при освобождении Белоруссии
«Когда я в субботний полдень 21 июня 1941 года подъехал к посольству, мне пришлось оставить машину на улице, ибо во дворе посольства шла какая-то суета. Вверх поднимался столб дыма – там, видимо, что-то жгли. На мой вопрос, что там горит, "канцлер" Ламла ответил "по секрету", что ночью он получил из Берлина указание уничтожить оставшиеся в посольстве секретные документы, за исключением шифровальных тетрадей, которые еще понадобятся. И поскольку уничтожить документы в печах посольства оказалось не под силу, ему пришлось по договоренности с послом развести во дворе костер. Через два часа все будет кончено, и я смогу снова поставить машину во двор», – писал в своих воспоминаниях бывший сотрудник немецкого посольства Герхард Кегель. К этому моменту он уже работал на советскую разведку и, поняв, что нападение произойдет буквально через несколько часов, экстренно связался с куратором «Павлом Ивановичем Петровым» и вечером сообщил о своих опасениях.
К этому времени Молотов уже вызвал германского посла Шуленбурга, которому вручил копию заявления по поводу нарушения германскими самолетами нашей границы. Шуленбург начал спорить, что ему об этом ничего неизвестно и что границу нарушают советские летчики. Молотов со своей стороны указывал на разный характер нарушений, например, на то, что немецкие самолеты залетают на большую глубину. Также «Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, в чем дело, что за последнее время произошел отъезд из Москвы нескольких сотрудников германского посольства и их жен, усиленно распространяются в острой форме слухи о близкой войне между СССР и Германией». «Шуленбург подтверждает, что некоторые сотрудники германского посольства действительно отозваны, но эти отзывы не коснулись непосредственно дипломатического состава посольства. Отозван военно-морской атташе Баумбах, лесной атташе, который не имел никакого значения. Из командировки в Берлин не вернулся Ашенбреннер – военно-воздушный атташе. О слухах ему, Шуленбургу, известно, но им также не может дать никакого объяснения».
Управляющий делами Совнаркома Яков Ермолаевич Чадаев вспоминает, что на Политбюро «днем было принято постановление об объединении армий второй линии обороны, выдвигавшихся из глубины страны на рубеж рек Западная Двина и Днепр, под единым командованием», на МВО было возложено формирование Южного фронта, а также заслушано сообщение НКО о состоянии противовоздушной обороны и вынесено решение об усилении войск ПВО. Он утверждает, что в 7 часов вечера его пригласил к себе Александр Николаевич Поскребышев, чтобы отдать какой-то документ, и на вопрос Чадаева «Ну, что нового?», сказал, что «вот-вот ожидается нападение немцев»: «Уж очень сегодня что-то забеспокоился "хозяин": вызвал к себе Тимошенко и Жукова и только что разговаривал с Тюленевым. Спрашивал у него, что сделано для приведения в боевую готовность противовоздушной обороны». Далее Поскребышев утверждает, что Сталин вызвал к себе также московских руководителей Щербакова и Пронина.
Командующий Московским военным округом (МВО) генерал Тюленев действительно в своих мемуарах упоминает этот разговор: ему было поручено довести боевую готовность войск ПВО до 75 %.
Пронин также вспоминает, как они с Щербаковым были вызваны в Кремль около 9 вечера и пробыли у Сталина до 3 ночи. «В приемной мы встретили группу военных работников. Вошли в кабинет: у всех суровые, озабоченные лица. Едва мы присели, как, обращаясь к нам, И. В. Сталин сказал: "По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война. Все ли у вас готово в городской противовоздушной обороне? Доложите!" В то же время он потребовал задержать в городе (день был субботний) руководителей районных партийных и советских организаций».
Однако,
По версии Пронина около 3 ночи они поехали отдыхать: «Минут через двадцать мы подъехали к дому. У ворот нас ждали. "Звонили из ЦК партии, – сообщил встречавший, – и поручили передать: война началась и надо быть на месте"».
Однако в мемуарах Георгия Попова утверждается, что он узнал о начале войны в 4 утра на даче в Усово, его разбудили стуком в окно. Когда он оделся и выбежал из дома, то увидел у ворот машину «Линкольн»: «В ней находился секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б) А. С. Щербаков. Он сказал мне: "Война. Война началась. Немцы полчаса назад перешли наши границы"». Надо отметить, что Попов писал мемуары в 1966 году, незадолго до своей смерти, и рукопись в то время не была напечатана и не подвергалась правке, так что, возможно, его версия более соответствует действительности и никакого предупреждения московского партийного актива вечером 21 июня не было.
Некоторые исследователи утверждают, что 21 июня в Москве уже отсутствовал и Тюленев, поскольку был назначен командующим Южным фронтом, однако свою директиву № 01/ОП он издал только 25 июня, сославшись на директиву народного комиссара обороны № 04 от 24.6.41 г.
Пожалуй, единственным документом, который говорит о подготовке руководства СССР к возможному началу войны, является Директива № 1 от 21 июня 1941 года, которая была составлена Жуковым и Тимошенко. Как следует из журнала посещения Сталина, в 19:05 в кабинет пришел Тимошенко и покинул его в 20:15. Он вернулся уже вместе с Жуковым и Буденным буквально через полчаса, в 20:50, а вслед за ними вошел Мехлис, через полчаса эти четверо покинули кабинет с подписанной Директивой № 1. По воспоминаниям Жукова, «Н. Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота».
Директива сообщала о возможном нападении немцев и предписывала «а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскированно; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов».
Георгий Михайлович Попов
Из-за долгого процесса шифрования и дешифрования директива дошла до некоторых частей практически одновременно с началом военных действий. Тимошенко попросил Кузнецова зайти к себе в 11 вечера. Наркоматы обороны и ВМФ находились в одном комплексе зданий, на улице Фрунзе (ныне Знаменка), дом 19. Однако из одного в другой наркомат приходилось переходить по улице, и если по пути в НКО Кузнецов и контр-адмирал Алафузов шли не торопясь, то обратно Владимир Антонович Алафузов уже побежал, чтобы немедленно дать «указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один». Такая оперативность позволила флотам подготовиться к отражению налетов (в частности, в Севастополе просто обесточили город, чтобы добиться полного затемнения).
Ночь 22 июня
В штаб МВО Директива № 1 поступила и была принята к исполнению вовремя. Так, командир 1-го корпуса ПВО генерал-майор Д. А. Журавлев уже в 1:40 распорядился привести в боевую готовность 80 % частей. А к утру 22 июня вся ПВО Москвы была уже полностью готова к отражению вражеских налетов.
В официальном дневнике германского посольства, который приводит в своей книге бывший сотрудник посольства Герхард Кегель (уже завербованный на тот момент советской разведкой), есть запись о получении шифрованной телеграммы из Берлина, с поручением послу «посетить народного комиссара иностранных дел Молотова и сообщить ему о начале военных действий. Приказано уничтожить последние материалы. Сообщается также, что интересы германского рейха будет представлять болгарский посланник. Посольства Германии в Москве больше не существует». Согласно дневнику, это произошло в 3 часа ночи.