Москва еврейская
Шрифт:
| Год | Рождаемость | Смертность |
| 1887 | 811 | 346 |
| 1888 | 859 | 382 |
| 1889 | 836 | 394 |
Если принять во внимание, что и рождаемость, и смертность евреев вообще ниже общей смертности и рождаемости, что они особенно низки были в Москве, где было много бессемейных (глава семьи — в Москве, а семья его проживала в провинции), холостых (большое количество учащихся, нижних чинов), если принять во внимание сравнительную зажиточность евреев… то окажется, что евреев к концу 80-х годов прошлого столетия было от 30 до 35 тысяч.
Общественная жизнь еврейской общины ничем особенно не отличалась от других общин больших городов и все более и более принимала знакомые очертания общин черты оседлости. Кроме общественного раввина Минора и духовного раввина р. Хаима Берлина, оставившего Москву в 1884 г. и замененного Мейер-Ноахом Левиным, приглашен был и хасидский раввин Видеревич, так что имелось уже три раввина. Кроме главной синагоги, старой «Аракчеевской» молельни, существовавшей с николаевских времен, открылась в 1878 г. «Межевая», в Мясницком переулке на Сретенке; стали открываться и другие молельни в разных пунктах города. Кроме Еврейского училища — приюта для еврейских детей и сирот и Александровского ремесленного училища при нем было, по обыкновению, множество хедеров для первоначального обучения еврейской грамоте и иешива для обучения талмудической и высшим богословским наукам. Основаны были разные благотворительные общества: Общество помощи бедным больным («Бикур-хойлим»), Общество беспроцентной ссуды бедным ремесленникам и другим труженикам («Гемилас-хесед»), Словом, все, что составляет атрибуты всякой еврейской «кегилы» [61] …
61
Кегила (ивр.) — еврейская община. — Ред.
В культурно-просветительном отношении кроме вышеупомянутого училища,
ГЛАВА VI. 1891–1892 гг. Изгнание
К концу 80-х годов «золотой век» московского еврейства кончился, спокойное течение жизни московского еврейства стало сменяться тревогой и беспокойством. Повеяло новым духом. Главной причиной этого поворота, конечно, была все та же реакционная политика правительства императора Александра III и необыкновенно высоко поднявшаяся волна антисемитизма, докатившаяся и до Москвы. Но непосредственным поводом к этому послужило выступление на арену российской политики до того неизвестной фигуры великого князя Сергея Александровича [62] . Ему хотелось играть крупную роль в русской политической жизни; он пользовался большим влиянием у царя. Но ему не улыбалось положение спутника, сияющего только отраженным светом: ему хотелось быть самостоятельным светилом, которое светит собственным светом. И он задумал занять пост генерал-губернатора в Москве, где он будет своего рода удельным князем, со своим двором, свитой и другими атрибутами маленького царька. Но были для этого препятствия. Первое препятствие — это был князь Долгоруков. Он так сросся с Москвой, он был так родовит и когда-то так влиятелен, что устранить его не совсем было легко даже брату царя. А как бы он ни был стар, все-таки ждать его смерти не было терпения. Рассказывают, что на одном балу великий князь сказал Долгорукову: «Ах, я так люблю Москву. Мне очень бы хотелось жить в Москве». Князь Долгоруков на это ответил: «А я, Ваше Императорское Высочество [63] , очень хотел бы умереть в Москве».
62
Сергей Александрович Романов (1857–1905) — великий князь, сын императора Александра II. Московский генерал-губернатор в 1891–1905 гг. Убит членом «боевой организации» эсеров И. П. Каляевым. — Ред.
63
В оригинале ошибочно — «величество». — Ред.
Понятно, что желание Долгорукова умереть в Москве не могло побороть желания Сергея жить в Москве. Началась кампания против Долгорукова как покровителя евреев. «Москва ожидовела», «Москва наводнена евреями», «Евреи захватили все в Москве», «Вся торговля в их руках» и т. д. В Москве эту кампанию вел… «Московский листок» Н. И. Пастухова [64] — орган дворников и кабаков, как его называли, но много сделавший в этом направлении. В Петербурге к этому делу приложило свою руку, конечно, «Новое время». Амфитеатров [65] , будущий автор «Семьи Обмановых» и впоследствии друг и защитник евреев, в то время писал в «Новом времени» московские фельетоны, в которых смешивал с грязью евреев и их деятельность в Москве. Вскоре появился и знаменитый Шмаков [66] со своими архиюдофобскими учеными «трудами» и «исследованиями», тот самый Шмаков, который в 1913 г. был вместе с Виппером [67] и Замысловским [68] в ряду обвинителей Бейлиса [69] . Кампания велась совершенно откровенно. Обвинялись евреи в том, что большинство по закону не имеют права жительства, что в этом виноваты московские власти, со стороны которых имеется налицо преступное попустительство, что полиция берет взятки, что Долгоруков все это знает и не принимает против этого никаких мер, что Поляков со своим влиянием и богатством руководит московской администрацией, которая боится Полякова, и т. д. Все это дошло, по-видимому, и до царя Александра III. Рассказывали даже, что на одной из аудиенций он прямо спросил Долгорукова: «Скажите, кто в Москве генерал-губернатор — вы или Поляков?».
64
Николай Иванович Пастухов (1831–1911) — журналист, прозаик, издатель. В 1881–1911 гг. был редактором популярной газеты «Московский листок», пользовавшейся поддержкой К. П. Победоносцева. — Ред.
65
Александр Валентинович Амфитеатров (1862–1938) — прозаик, публицист, фельетонист, литературный критик. Неоднократно менял свою позицию по еврейскому вопросу. С 1921 г. — в эмиграции. — Ред.
66
Алексей Семенович Шмаков (1852–1916) — юрист, адвокат, убежденный юдофоб; автор классических юдофобских сочинений («Международное тайное правительство», «Еврейские речи» и др.). Был гражданским истцом по делу Бейлиса. — Ред.
67
Оскар Юрьевич Виппер — товарищ прокурора С.-Петербургской судебной палаты, направленный Министерством юстиции Российской империи в г. Киев в качестве государственного обвинителя на процессе по «делу Бейлиса». Расстрелян летом 1919 г. — Ред.
68
Георгий Георгиевич Замысловский (1872–1920) — юрист, политический деятель консервативной ориентации; лидер крайних правых русских реакционеров. Депутат III и IV Гос. думы. Входил в главный совет Союза русского народа (1905–1917). Гражданский истец (обвинитель) по делу Бейлиса, доказывал существование ритуальных убийств у евреев. — Ред.
69
Менахем-Мендель Бейлис (1874–1934) — приказчик кирпичного завода в Киеве, обвиненный в 1911 г. в ритуальном убийстве Андрея Ющинского. Оправдан в 1913 г., впоследствии проживал в Палестине и США. Автор книги воспоминаний. — Ред.
Эта кампания против Долгорукого и евреев встретила большое сочувствие среди московского, так называемого именитого купечества, которое в третий раз на протяжении истории евреев в Москве приложило свою руку к этому благородному делу. Князь Долгоруков, насквозь пропитанный аристократически-дворянскими тенденциями, с молоком матери всосавший традиционные предрассудки и убеждения русского крепостнического дворянства и смотревший на первое сословие в государстве как на самый серьезный оплот престола и отечества, не мог не относиться несколько свысока к купечеству, тому сословию, которое после падения крепостного права и «оскудения» помещичьего дворянства стало выдвигаться на авансцену русской жизни. Он недооценил значения грядущего купца, торговца и промышленника, который при новых условиях хозяйственной жизни идет на смену отживающему дворянству, который скоро займет доминирующее положение [70] и из «купчины» Кит Китыча станет «джентльменом» и владетелем «вишневых садов». Аристократ и барин pur sang [71] , Долгоруков все еще смотрел на торгово-промышленный класс, на этих разночинцев, как на низшее сословие, как на выходцев из «темного царства», которые могут свирепствовать в своем Замоскворечье или на Таганке, но не имеют права ставить себя рядом с людьми белой кости и голубой крови. Такое отношение генерал-губернатора, естественно, вызывало недовольство и чувство горькой обиды в купеческих кругах и настраивало купечество против него. Надо еще прибавить, что старый князь действительно иногда проявлял по отношению к представителям купечества такие действия, которые граничили со своеволием, «усмотрением» и просто противозаконным произволом. Так, известны следующие факты, о которых много говорили в Москве. В конце 70-х или в начале 80-х годов умер очень богатый коммерсант Р-ский, один из членов ставшей впоследствии знаменитой по своему богатству и влиянию семьи Р-ских. Он оставил после себя много миллионов, которые наследовал его брат; кроме того, он оставил «незаконную жену» и внебрачных детей. Наследник не хотел ничего уделить из богатого наследства этой женщине и ее детям; она обратилась к князю Долгорукову. Последний призвал наследника и стал его уговаривать помочь вдове и детям. Р-ский упорствовал: «Они не были венчаны» — таков был его неотразимый довод. Видя, что он не идет на добровольное соглашение, Долгоруков ему шутливо сказал: «В таком случае одному из нас придется оставить Москву». Р-ский понял, кому из двух пришлось бы оставить Москву. И пошел на уступки. Дело было ликвидировано. Хотя высшая справедливость была, без сомнения, на стороне Долгорукова, но такое вмешательство административной власти в сферу чисто судебного характера произвело глубокое впечатление на московское купечество и оставило чувство озлобленности против князя, который счел себя вправе так обидно расправиться с одним из виднейших представителей московской haute finance [72] . Другой факт, относящийся к более позднему времени, получил отрицательную оценку не только со стороны купечества, но и со стороны передовой интеллигенции. Известная фирма X. (золотые и серебряные изделия) вынуждена была прекратить платежи. Его кредиторы — все московские капиталисты — не хотели идти на сделку. X., которому генерал-губернатор был обязан за финансовую поддержку (бриллианты, ордена всякого рода), обратился к нему за помощью. Долгоруков призвал кредиторов и пригрозил им всякого рода репрессиями. Тут уже дело касалось не только «чести» сословия, но и кармана. Кроме того, тут уже было явное вмешательство административной власти в дело, подлежащее исключительно ведению суда, да и дело-то было несправедливое. Возмущение действиями старого князя было глубокое. Избранный городской голова Н. А. Алексеев [73] , представитель торгово-промышленного класса, близко принял к сердцу кровные интересы московского «именитого купечества» и стал вести подкопы под «самодура» генерал-губернатора. Рассказывали, что он об этом случае довел до сведения Александра III, который тоже был возмущен действиями Долгорукого. Прибавляют, что на аудиенции царь, чуть ли не сидя спиною к Долгорукому, возмущенно сказал ему: «Рюриковичу стыдно взятки брать».
70
В
71
Чистокровный (фр.). — Ред.
72
Финансовой верхушки, олигархии (фр.). — Ред.
73
Николай Александрович Алексеев (1852–1893) — предприниматель, общественный деятель, благотворитель. С 1885 г. — московский городской голова. Во время приема посетителей в Думе Алексеев был смертельно ранен душевнобольным. — Ред.
Если к тому еще прибавить, что вторая жена Александра II, княгиня Юрьевская, была очень нелюбима Александром III, что она была родной племянницей князя Долгорукова, то станет ясно, что кампания против Долгорукова нашла очень благоприятные условия и имела все шансы на успех.
Юдофобская тенденция, окрашивавшая поход против Долгорукого, крики о том, что Москва ожидовела и евреи захватили все в свои руки, тоже пришлись по вкусу московскому именитому купечеству. К концу 80-х годов евреи уже играли весьма заметную роль в торговле Москвы и стали небезразличными конкурентами «коренного» московского купечества. Евреи, как указано выше, развили и расширили торговлю в Москве, создали новые отрасли производства и дали торговым операциям столицы заметный толчок. И тут, на этой арене, столкнулись не только два конкурента, купец-русский и купец-еврей, но и две чуждые друг другу системы и торговые тактики. Консервативный, отсталый, тугоподвижный и косный русский купец, привыкший вести свои дела «потихоньку да полегоньку, не торопясь, да богу помолясь», столкнулся с живым, подвижном, суетливым и нервным евреем, принцип которого Drang und Sturm [74] . Московский толстосум, сидя на своих мешках, мечтал только о возможно большей прибыли, как можно больше процентов нажить на товаре и совершенно игнорировал размах своего торгового оборота. «Иные хотят рубль на рубль, а нам хоть копеечку на копеечку» — этот анекдот великолепно иллюстрирует тактику замоскворецкого купца. Еврей же ввел в свою торговлю совершенно противоположный принцип: как можно больший оборот, хотя бы при самой маленькой прибыли. Лучше на миллионах нажить сотни тысяч, чем на сотнях — десятки. Эта система, как очевидно, доводила до минимума вознаграждение посредника, удешевляла товар для потребителя, расширяла рынок, делая доступным товар для большего числа покупателей и вместе с тем расширяя производство. Представители противоположной тактики, не видящие дальше своего кармана, не могли мириться с этим, и негодование их против еврейских торговцев росло с каждым днем. Евреи, мол, жить и наживать не дают, они продают по более низким ценам. Настроение московского и вообще «всероссийского» купечества к евреям ярко обнаружилось в 1888 г. в вопросе о Нижегородской ярмарке, когда власть над евреями на этом «всероссийском торжестве» как будто очутилась в руках купцов ярмарочного комитета, состоящего из московских купцов. До того времени евреи почти без всяких препятствий приезжали, жили и торговали на ярмарке наравне с гражданами других национальностей. Право жительства на ярмарке было предоставлено всем. Хотя закон на этот счет был не совсем ясен, но таков уже был обычай, и никто из власть имущих не обращал на это внимания. Так уж исстари велось, и это сделалось «обычным» правом евреев. Евреи в течение шести-восьми недель торговали и делали там большие обороты. Вокруг торговцев и купцов работали приказчики, маклеры, разного рода посредники, ремесленники и рабочие разного рода и сорта. Количество евреев, приезжавших на ярмарку, было довольно солидное, и были такие, которые целый год жили за счет ярмарки. Приезжали со всех концов России, но большая часть их была из Москвы. И вот в 1888 г. ярмарочный комитет издал целый ряд драконовских законов против евреев, сделавших почти недоступной работу на ярмарке для большинства из них. Создана была сложная регистрация евреев на ярмарке в специальном «еврейском столе», периодическая их явка, получение особых разрешительных грамот, обязательно с фотографической карточкой, причем все тонкости, или, лучше сказать, грубости, законов о праве жительства вне черты еврейской оседлости были тут еще увеличены, усилены и расширены. Словом, регистрация эта имела вид, точно она была скопирована с правил о проститутках. Эти крайне стеснительные, обидные, носившие прямо характер издевательства над евреями правила явились неожиданно, как гром с ясного неба, и притом стали известны перед самой ярмаркой, когда ничего не подозревавшие евреи уже съехались со своими товарами, лавками, мастерскими и когда покинуть ярмарку для них было равносильно катастрофе. Евреи стали совещаться, придумывать всевозможные средства и решили послать депутацию к начальнику ярмарки и нижегородскому губернатору, небезызвестному генералу Баранову [75] . Из статей В. Г. Короленко [76] мы имеем известное представление об этой политической фигуре. Довольно бесхарактерный и беспринципный, он старался служить и «нашим» и «вашим», хотел прослыть либералом и вольнодумцем, героем и решительным деятелем и из каждого обстоятельства создавать себе рекламу. Юдофобией он заражен не был, но открыто выступать в защиту евреев от посягательств купечества тоже было ему неловко, не хотелось ссориться с московским именитым купечеством, которое ежегодно по окончании ярмарки давало ему пышный обед с благодарственными речами и тостами и осязательным «приложением». Он принял еврейскую депутацию очень приветливо. На указание, что новые правила в известной степени находятся в противоречии с буквой закона, не говоря уже о том, что прецедент и обычай освятили право евреев жить и торговать на ярмарке, что эти правила изданы совершенно неожиданно и проведение их в жизнь в данный момент, когда ничего не подозревавшие евреи уже съехались и привезли свои товары, равносильно полному их разорению, Баранов ответил: «Прежде всего должен вам сказать, что все это не от меня. Правила эти составлены ярмарочным комитетом. Обратитесь к нему с вашими объяснениями и ходатайствами. Я же, со своей стороны, могу лишь сказать, что всякий еврей, который открыто будет заниматься законным делом, выслан не будет». Прямо от Баранова депутация по его указанию отправилась к одному из членов ярмарочного комитета, известному московскому купцу, торговцу и фабриканту золотых и серебряных вещей Гавриилу Гаврииловичу Корнилову. Этот принял депутацию очень холодно и сурово и прямо сказал: «Евреи жить не дают, они понижают цены на товары, продают дешевле всех — и этим вредят русской торговле». Вопрос решен был, конечно, так, как говорил Баранов. Евреи на ярмарке остались, но остались и сочиненные московским именитым купечеством правила, которые евреям причинили немало неприятностей, а ярмарочной полиции дали немало дохода. Эта эпопея ярко иллюстрирует отношение купеческого сословия к евреям и мотивы этого отношения. Само собою понятно, что, когда началась кампания против Долгорукого и евреев, московское купечество этому только обрадовалось и присоединилось к этой кампании. После такой артиллерийской подготовки взять такую уже шатавшуюся крепость, как старый, чуть ли не впавший в опалу князь Долгоруков, было уже нетрудно. И она очень скоро пала. Первое препятствие к занятию великим князем Сергеем поста московского генерал-губернатора было устранено.
74
Натиск и приступ (штурм, нападение) (нем.). — Ред.
75
Николай Михайлович Баранов (1837–1901) — государственный деятель, генерал-лейтенант, сенатор. В 1882–1897 гг. — нижегородский губернатор. — Ред.
76
Владимир Галактионович Короленко (1853–1921) — писатель, публицист. Неоднократно выступал в защиту евреев. — Ред.
Было еще одно препятствие, скорее морального характера. Как известно, супруга великого князя, Елизавета Федоровна, была немка и лютеранка. Посадить «хозяйкой» Москвы — этого православного Рима, имеющего «сорок сороков» церквей, Ивана Великого и Кремль с его храмами и религиозными памятниками, — посадить «хозяйкой» Белокаменной первопрестольной столицы немку-лютеранку было весьма неудобно и противоречило политической триаде — «православие, самодержавие и народность», умаляя как бы первый и главный устой государственной жизни — православие. Великая княгиня, по-видимому, долго колебалась. Она ведь происхождением была из дома Гессенского, известного своей преданностью реформации. Но в конце концов она подчинилась «государственной необходимости», и Елизавета Федоровна благополучно вступила в лоно православной церкви, сделавшись впоследствии ревностной сторонницей православия и став даже во главе духовной обители. Таким образом, и второе препятствие было преодолено, и путь к Москве для великого князя Сергея был очищен.
Уже зимой 1891 г. атмосфера в Москве по отношению к евреям настолько сгустилась, что все чувствовали приближение грозы. Низшие власти и полиция, почуяв, какое настроение господствует в высших сферах, стали примеряться к новым веяниям, усердствовали в исполнении воли начальства. Началось предварительное, на законном основании «очищение» Москвы от евреев. Еврейское население Москвы в отношении права жительства, как и в других местах вне черты оседлости, состояло: 1) из лиц, имевших право повсеместного жительства безусловно, как московские купцы, московские мещане, так называемые «николаевские» солдаты и кончившие курс высших учебных заведений (врачи, инженеры, юристы и т. п.); 2) из лиц, пользовавшихся этим правом только условно, т. е. при условии занятия их своей профессией. Таковы были ремесленники, как мастера, так и подмастерья и ученики, акушерки, фельдшеры, фармацевты и аптекарские помощники и т. п.; 3) из лиц, право которых зависит от разрешения местной администрации, как, например, доверенные и приказчики купцов и упомянутые выше «циркулярники». С лицами 3-й категории расправиться было нетрудно. Легко расправиться и с теми мнимыми ремесленниками, которые, как было известно полиции, хотя и имели документы ремесленников, но ремеслом не занимались. Начались проверки, пересмотры, и массы евреев были обречены «на выезд». Чем дальше, тем полиция становилась все строже и строже, и положение стало удручающим. Перед Пасхой князь Долгоруков получил отставку. Старому администратору, всего несколько месяцев тому назад отпраздновавшему 50-летний юбилей своей службы, дан был рескрипт, в котором указаны лишь его заслуги по участию в комитете по постройке храма Христа Спасителя. Временным генерал-губернатором назначен был генерал Костанда, главнокомандующий войсками московского военного округа. К этому времени, т. е. перед Пасхой, число подлежавших выезду евреев достигло уже нескольких тысяч. По примеру прежних лет, евреи эти вздумали спасаться в окрестностях Москвы, на ее окраинах, лежавших вне городской черты и входивших в состав уезда. Такой спасительницей-окраиной всегда была так называемая Марьина Роща, где и в обычное время находили себе приют бесправные евреи, днем работавшие в Москве, а на ночь отправлявшиеся в Марьину Рощу, это убежище для гонимых. Но в это тревожное время, когда еврейское жительство сделалось стержнем всей московской политики, Марьина Роща, в которой очутились тысячи евреев, стариков, женщин, детей, слабых, больных, не хотела принять этой «незаконно» живущей массы, и местный становой пристав, со своей стороны, стал принимать соответствующие меры.
Скопившаяся толпа евреев представляла ужасающую картину бедности и нужды. Евреи обратились к генералу Костанде. Костанда успокоил евреев, сказав: «Ну, не волнуйтесь, мацу вы еще покушаете в Москве». И действительно, выселение из Марьиной Рощи было отсрочено до после праздников и евреи еще «покушали мацу в Москве», но эта маца была отравлена страшным ядом. В первый день еврейской Пасхи в утренних газетах появилась телеграмма из Петербурга, в которой говорилось о высочайшем повелении от 28 марта 1891 г. Высочайшее повеление гласило следующее: