Москва еврейская
Шрифт:
Теоретиком и идеологом выселения, «духом изгнания» был Истомин [89] , управляющий канцелярией генерал-губернатора. Для него, сухого буквоеда, пропитанного насквозь юдофобией, с одной стороны, и необыкновенным благоговением перед высшим начальством — с другой, выслать из Москвы лишнего еврея, лишнюю еврейскую семью было как бы гражданским долгом. И он копался в еврейских «документах», копался и докапывался до юридической возможности как-нибудь их опорочить. Он каждого еврея пропускал через многочисленные фильтры многочисленных статей, примечаний, циркуляров, приказов и распоряжений, напрягал все свои силы, чтобы как-нибудь найти «законный» предлог лишить того или другого еврея права жительства в Москве. И это, конечно, ему нередко удавалось. Третьим по счету был вышеупомянутый городской голова Алексеев, не принимавший прямого участия в этом чисто административном деле, но зато в делах, касающихся городской жизни и городского самоуправления, делавший все, чтобы сделать пребывание евреев в Москве невыносимым. Так, не говоря уже о том, что ни один еврей не смел и думать о каком-нибудь касательстве к городским учреждениям (больницам, приютам и т. п.), но он одно время даже так затруднил убой скота на бойнях по еврейскому способу, что надолго лишил евреев Москвы мясной пищи. Этот триумвират и служил исполняющим аппаратом воли великого князя. Судьба этого триумвирата, как известно, была очень плачевна. [Городской] голова Алексеев был убит одним душевнобольным. Власовский заболел какой-то болезнью, от которой лечился подкожными впрыскиваниями у модного и популярного в петербургских сферах знахаря. Последний его заразил, и он умер от заражения крови. Истомин в конце своей жизни ослеп и жил в большой нужде. Сам великий князь Сергей был убит Каляевым в 1906 г. [90]
89
Владимир
90
Ошибка. Великий князь Сергей Александрович был убит Каляевым 4 февраля 1905 г. — Ред.
Долго и мучительно тянулись месяцы. Наконец, 14 июля 1891 г. по всем полицейским участкам был разослан «весьма секретный» приказ, в котором приказано было приставам пригласить всех евреев своего участка и, принимая во внимание семейное положение, домохозяйство и другие обстоятельства, назначить каждому срок для выезда, причем по усмотрению пристава предоставляется давать отсрочку на 3, 4, 5 и более месяцев, но так, чтобы максимальная отсрочка не превышала одного года. 14 июля 1892 г. должны оставить Москву последние евреи. Таким образом, все выселяемые евреи были разделены по месяцам: кто получал два месяца отсрочки (выезд в сентябре), кто три (выезд в октябре), кто четыре и т. д. Евреи дали себе особые названия: «сентябристы», «октябристы», «декабристы» и т. д. Евреи, всегда готовые свое горе облечь игривым анекдотом, шутили и спрашивали друг друга: ты кто, ерник или полуерник? — Wos bistu? A iornik (от слова ior — год) oder halbiornik? [91]
91
«Ты кто? Йорник или полуйорник?» (идиш), т. е. «Ты уезжаешь через год или через полгода?». — Ред.
Власовский начал приводить в исполнение этот приказ. Пощады не было никому. Никакие обстоятельства, никакие причины не принимались в расчет. Не давалось отсрочки ни на один час. В назначенный день в квартиру еврея являлся околоточный надзиратель и напоминал, что день отбытия наступил и отъезд должен состояться сегодня же. Просьбы, ходатайства, протекции — ничто не действовало. Все совершалось с точностью железного закона природы. Некоторые примеры могут иллюстрировать это. Известный художник Исаак Ильич Левитан [92] тоже подлежал выселению. Он на время уехал из Москвы в деревню. Этот любимец Москвы, «русский» пейзажист, сказавший новое слово в русской живописи, Левитан, желанный гость самых фешенебельных московских салонов, предмет поклонения самых великосветских московских дам, переживал в это время ужасные минуты. Влиятельные лица, испугавшись «позора», который может пасть на Москву и всю Россию высылкой такого человека, как Левитан, стали хлопотать и бегать по начальству, все ходатайствовали, все просили. Говорят, князь Голицын [93] лично ходатайствовал за Левитана перед великим князем и будто сказал ему: «Ваше императорское Высочество, ведь Левитан у нас на всю Россию один». Благодаря всем этим ходатайствам Левитану разрешено было, наконец, остаться в Москве. Вскоре он получил звание академика, узаконившее его право жительства, и его мастерскую потом не раз посещала сама великая княгиня Елизавета Федоровна. Но сколько нравственных мучений и терзаний ему причинила эта история! В письме от 3-го августа 1899 г., т. е. через 8 лет после этого события, очевидно не успевших еще изгладить из его памяти тяжести этого переживания, он пишет своей сестре, просившей его пристроить как-нибудь ее сына в Москве: «Надо считать меня всемогущим, чтобы поручить устроить в Москве Ф., в той самой Москве, где 7–8 лет тому назад мне едва не пришлось уехать отсюда в силу трудности добиться права на жительство. Мне, уже тогда достаточно известному художнику [94] ». Но это исключение по отношению к Левитану было единственным, все остальные ходатайства и просьбы оставлялись без внимания. За некоторых лиц ходатайствовал митрополит московский, но и это не помогло. Был один еврей, который каким-то непонятным образом добился протекции герцога Гессенского, брата Елизаветы Федоровны. За попытку действовать таким путем он был выслан в 24 часа. Рассказывают еще такой случай. Во вновь отремонтированном генерал-губернаторском доме проводил электричество монтер-еврей. Работа была выполнена красиво и удачно. Когда великий князь осматривал не совсем еще законченную работу и выражал свое удовольствие, монтер решил воспользоваться случаем и замолвить слово для себя: «Ваше императорское Высочество, — обратился он к великому князю, — не знаю, удастся ли мне закончить работу». — «А почему?» — «Я еврей, и мне предстоит отъезд из Москвы». Великий князь сначала смутился, но сейчас же сказал: «А вы поторопитесь», — и быстро вышел из залы.
92
Исаак Ильич Левитан (1860–1900) — художник-пейзажист, академик живописи (1897), преподаватель Московского училища живописи, ваяния и зодчества (1898). — Ред.
93
Владимир Михайлович Голицын (1847–1931/32) — князь, московский гражданский губернатор в 1888–1891 гг., городской голова в 1898–1905 гг. — Ред.
94
Вермель С. С. Исаак Ильич Левитан, его жизнь и творчество. СПб., 1902. С. 14.
В конце лета и в начале осени отлив евреев был уже заметен. В новый год синагога была уже довольно пуста. Старик Минор вместо обычной проповеди произнес только несколько слов: «Что мне вам сказать, что говорить? Давайте горячо помолимся о том, чтобы скорее исчезла с лица земли „власть зла“. Нам ничего другого больше не остается». Комитет помощи стал усиленно работать. Сцены, происходившие в комитете, не поддаются описанию. Целые толпы народа осаждали его с утра: каждый приносил сюда свое горе, свою тяжелую драму. Что делать? Куда ехать? С чем ехать? На родину. Было немало таких, которых родина была Москва, так как они уже родились в Москве и с «родиной» официальной никаких связей, кроме паспортной, не имели. В комитете средств не было или было их очень мало. По странной случайности московские события почему-то не вызвали никакого отклика среди евреев России, не привлекли ничьего внимания, и помощь извне совершенно отсутствовала. Пришлось самой Москве, т. е. московским евреям, собственными силами разрешить эту тяжелую задачу. О рациональной помощи не могло быть и речи. Приходилось ограничиваться выдачей железнодорожных билетов на проезд и самыми мелкими пособиями на путевые расходы, а что будет с выселяющимися по прибытии их на места — об этом и не думали. С глаз долой — и сердцу легче. Но даже на эту мелкую помощь комитет истратил сотни тысяч. Правда, за границей тоже организовались комитеты, но и задача этих комитетов тоже ограничивалась приемкой партий эмигрантов и переправкой их за океан. А многие из Москвы направлялись в другие места России, на запад, в царство Польское, на юг, в Одессу, и эти переселенцы были предоставлены собственным силам. Мы не имеем точной статистики и отчетов всех существовавших тогда в Германии комитетов. Мы знаем только число эмигрировавших в эти годы из России евреев вообще. Оно равнялось в 1891 г. — 42 145 человек, в 1892 г. — 76 417 человек.
В начале 1892 г. произошел внезапный перелом в деятельности заграничных комитетов. Московский раввин получил от «St~andiges Hilfs-Comit'e f"ur die Nothst"ande russischer Israeliten zu Memel» [95] письмо от 25 февраля 1892 г. следующего содержания: «Sehr geehrter Herr Rabbiner! In voriger Woche teilten wir per Depesche nach Russland mit, dass in Amerika unter den russischen Emigranten der Hunger u. Flecktyphus leider ausgebrochen ist, und dass die Amerikanische Regierung infolge dessen alle Hafen-orte gegen die Auswanderer abgesperrt hat. Aus diesem Grunde hat unser hiesiges Comit'e, wie auch alle andere Deutschen Comit'es ihre T~atigkeit ganz eingestellt. Kein Auswanderer wird jetzt nach Amerika geschickt oder sonst irgendwie ber"ucksichtigt.
95
Постоянный комитет помощи бедствующим российским евреям в Мемеле (нем.). — Ред.
Wir bitten Sie, dieses nach alien Seiten g"utigst bekannt zu machen. Es soil Niemand an die Deutschen Comit'es gehen und sich auf unsere Hilfe verlassen; wir k"onnen und d"urfen leider Niemand helfen. F"ur die ersten 3 Monaten wenigstens bleibt unser Comit'e vollst"andig geschlossen!
Mit Hochachtung Grenz-Comit'e fur die russischen Juden. Der gesch"aftsf"uhrende Ausschuss Dr. Rilf» [96] .
Это
96
«Многоуважаемый г-н раввин! На прошлой неделе мы послали в Россию телеграмму о том, что в Америке среди эмигрантов, к сожалению, распространились голод и сыпной тиф и что в связи с этим американские власти закрыли все пункты для приема переселенцев. По этой причине наш здешний комитет прекратил всякую деятельность, как и все остальные немецкие комитеты. Ни один переселенец не будет теперь посылаться в Америку, и ими вообще не будут заниматься. Мы просим Вас сделать это как можно более широко известным. Никто не должен приходить в немецкие комитеты и рассчитывать на нашу помощь; к сожалению, мы не имеем никакой возможности кому-либо помочь. По крайней мере три ближайших месяца наш комитет будет полностью закрыт. С глубоким почтением, Пограничный комитет для русских евреев. Распорядительный комитет, д-р. Рильф» (нем.). — Ред.
97
Закрыт (нем.). — Ред.
98
Как можно более широко известным (нем.). — Ред.
Выселение между тем продолжалось. Каждый месяц аккуратно отъезжали те или другие группы. Каждое 14-е число было траурным днем, своего рода «хурбоном», «тишаб'овом» [99] , — и такие траурные дни москвичи переживали каждый месяц.
Александровский вокзал в эти дни представлял необыкновенное зрелище. Толпы выселяемых — женщины, дети, старики, больные, калеки, явные нищие и более или менее зажиточные люди — скоплялись в таком количестве, что иногда подавали дополнительный поезд. Давка, толкотня, ругань, озлобление, убитые горем лица, изможденные фигуры — все это представляло собою картину беспорядочного отступления после неудачного сражения. Кроме выселяемых и отъезжавших собирались на вокзале провожавшие своих близких родные и знакомые: старые родители провожали направлявшихся в Америку детей; не зная, куда занесет их судьба и увидят ли их еще когда-нибудь, они в громких ламентациях изливали свои тяжелые душевные переживания. Близкие расставались с близкими, многие пока еще оставались в Москве, но были уже осуждены на другое 14-е число и тут же, на вокзале, как бы предвидели свою близкую участь [100] . И плач, рыдания, истерические крики оглашали воздух. Эти сцены повторялись из месяца в месяц и имели вид как бы массовых похорон. Со стороны администрации были проявлены еще более «артистические», по выражению Достоевского, жестокости. Зима 1891/92 года в Москве была очень суровая. Стояли непрерывно небывалые морозы, доходившие до 30 и более градусов. Особенно усилились холода в январе. Евреев, естественно, очень беспокоила мысль об очередной партии 14-го января. Этих «январцев» было очень много, больше среднего месячного числа, так как полугодовой срок дан был большей части ремесленного населения. Невольно хотелось хлопотать об отсрочке отъезда этой партии до наступления более теплого времени. Тем более можно было надеяться на эту уступку, что в начале января был издан приказ, ввиду сильных холодов, приостановить пересылку по этапу очередных партий арестантов. А выселяемые евреи все-таки ведь не уголовные преступники: неужели же по отношению к ним не будет оказано снисхождение, которое оказано заведомо преступным и осужденным элементам… Ходатайство такого рода было подано. Ждали с нетерпением ответа. Но его не было. А между тем роковой час приближался. Все готовились к отъезду. Не дождавшись соответствующего распоряжения властей, все тронулись с мест. Наступило 14-е января. Термометр показывал 31° мороза. Нельзя было высунуть руку на воздух, невозможно было дышать. На вокзале настоящий содом. Никогда еще не было столько народу. Окоченелые, иззябшие, с узлами, пакетами, корзинами и мешками, целые кучи людей загромоздили все залы и комнаты вокзала. От людей и вещей невозможно было передвигаться. Кого-кого тут не было! Маленькие дети, глядящие в гроб старики, больные, калеки, женщины, мужчины: закутанные и завернутые в тряпки, платки и всякого рода лоскуты, они сидели у своего хлама — своих узелков и узлов — все богатство, «наэксплоатированное» ими в Москве — и бессмысленными, тупыми от горя и отчаяния глазами смотрели вперед. Дети плакали, матери ругались и вздыхали, мужчины бегали и вертелись кругом в поисках места и в других хлопотах по отъезду. Море голов и безумный шум бурного, волнующегося океана. Первый звонок. Все это стиснутое со всех сторон море людей заволновалось, засуетилось, ринулось вперед, давя и толкая друг друга. На платформе невозможно стоять. Холод режет лицо, колет, щиплет. Вагоны уже переполнены. Площадки и те набиты битком. Муки ада. Поезд наконец тронулся. Многие все-таки остались, так как не нашли себе места в вагонах. Пришлось пустить дополнительный поезд. Уехали… Через несколько дней после этого, когда все уже уехали, появился приказ Власовского об отсрочке отъезда до наступления более теплого времени…
99
Хурбан (ивр.)— «разрушение (Иерусалимского Храма)»; Тиша беав — пост 9 ава в память о разрушении Первого и Второго Храмов. — Ред.
100
В оригинале — «как бы предвкушали прелесть своей близкой участи». — Ред.
Другой такой же день был пережит 14-го июля 1892 г. Это был последний срок, когда должна была выехать последняя партия, получившая отсрочку на целый год («ерники»). Те же слезы, крики и рыдания отъезжавших и провожающих, те же истерики и обмороки, с которыми москвичи уже были знакомы: их переживали каждое 14-е число. Наконец, последний звонок. Последнее прощание, и последняя партия изгнанников покинула Москву. Москва была «очищена» от «жидов». Это было 14-го июля 1892 г., ровно день в день 400 лет после изгнания евреев из Испании в 1492 г.
Весьма трудно ответить на вопрос, сколько было выслано в то время из Москвы евреев. Точной статистики у нас нет, и прямым путем на этот вопрос ответить невозможно. Можно попытаться разрешить эту задачу косвенным путем. На основании чисел родившихся — 836 и умерших — 446 до выселения и после выселения — 200 и 82 можно судить о числе населения, следовательно, и о числе высланных.
Такой подсчет дает цифру около 25 000 душ.
Но коэффициент рождаемости и смертности евреев в Москве с его своеобразным составом еврейского населения и другими своеобразными условиями московской жизни и быта также совершенно неизвестен, и поэтому данные, получаемые на основании рождаемости и смертности, опять проблематичны. О числе высланных в 1891–1892 гг. евреев можно судить на основании переписей, имевших место в Москве до выселения и после выселения. До выселения были две переписи: в 1871 г., когда число евреев оказалось 5319, и в 1882 г., когда евреев было уже 15 085, т. е. почти в 3 раза больше. Другими словами, за 11 лет число евреев утроилось. Если предположить, что рост еврейского населения в следующие 11 лет шел таким же темпом, т. е. что оно тоже утроилось, то в 1892 г. евреев должно было быть в Москве около 45 000 (15 000 х 3).
После выселения тоже были две переписи: в 1897 г., когда евреев оказалось уже 8095, и в 1902 г., когда евреев оказалось 9048, т. е. каждый год после выселения число евреев увеличивалось на 200 душ. Если предположить, что такое движение было и в предыдущем пятилетии (с 1893 по 1897 г.), то в 1893 г. было приблизительно 7000 евреев (8000–1000). Таким образом, в 1891–1892 гг. было 45 000 человек, а в 1893 г. только 7000, следовательно, выслано было около 38 000 душ. Во всяком случае, и на основании рождаемости-смертности, и на основании данных переписей приходится заключать, что выслано было около 25 000–30 000 душ. Zahlen beweisen! [101]
101
Числа свидетельствуют! (нем.) — Ред.