Москва и Россия в эпоху Петра I
Шрифт:
– Тебе бы, боярич, надо, не мешкая, в твои рязанские вотчины выехать.
– Это почему же? Да и как же я могу батюшку больного одного оставить?.. Сам знаешь, что он третий месяц с постели не сходит.
– Бери и его с собой.
– Его и ворохнуть с постели нельзя! Да и с чего ты взял, чтобы мне в вотчины ехать?
– А с того и взял, что тут завируха готовится большая… Как бы чего недоброго и с тобой не случилось…
И так каждый день, каждый вечер Сабур приносил бояричу новые, все более и более тревожные вести. Все чаще и чаще он добавлял к ним, что стрельцы нос задрали, что на них ниоткуда острастки нет,
– Да кто же эти молодцы? Кто эта бабица? – допрашивал своего слугу боярич, встревоженный уже не только этими вестями, но и теми толками, которые каждое утро слышал на боярской площадке во дворце, куда обязательно должен был являться в качестве стольника.
– Кто эти молодцы и кто эта бабица – того не ведаю, а и жив не буду, коли не проведаю на сих днях – там уж все у меня налажено. Я с одним парнем в стрелецком полку столкнулся, из наших же рязанцев, и так к нему притесался, что он со мной и пьет, и гуляет, и душу передо мной нараспашку держит… Так уж ты отпусти меня в слободы дня на два, да на ночь. Доберусь я тогда, кто эти молодцы и откуда они в слободы к стрельцам ездят.
Боярич отпустил его и денег дал ему на гулянку с земляком…
– Ступай, и все разведай, все разузнай! – говорил не на шутку встревоженный боярич своему верному холопу, прощаясь с ним в то утро…
Сойдя с боярского подворья, Лука Сабур направился сначала в Лубянскую стрелецкую слободу, к своему знакомцу, Фоме Двукраеву, недавно переведенному из рязанских городовых стрельцов в московский стрелецкий Титов полк. Знакомца своего Лука не застал дома. Его домашние сказали, что он пошел в ближайшее кружало и «на радостях» бражничает там с приятелями.
– А на каких же это радостях? – спросил Лука, стараясь прикинуться и равнодушным, и веселым.
– Вестимо, на каких. Все они теперь в больших барышах, все в красных сапогах ходить зачали… Вчера еще в приказную избу их созывали, опальных начальников имущество делилось. Вот они и загуляли. Там его и сыщешь…
Кружало было хорошо известно Луке Сабуру, который неоднократно заходил туда с Фомой, и потому он прямехонько направился к этому увеселительному заведению, помещавшемуся в большой, покривившейся, но весьма просторной избе в два жилья. Небольшие окна избы были заслонены ветвями густых, старых и ветвистых берез, которые росли в палисаднике, перед кружалом, и только крыльцо, выступавшее из густой зелени, обнаруживало то оживление, которое господствовало в мрачных и низких хоромах.
На крыльце толпился всякий сброд, среди которого преобладали стрельцы, выделяясь из общей массы своими цветными шапками и яркими воротниками строевых кафтанов. К этой толпе то и дело подходили люди со всех концов слободы. Веселый шум и гам царили над хмельною толпою, среди которой многие на крыльцо выносили ковши и чарки, угощая всех направо и налево с низкими поклонами.
Аллегорическое изображение российского герба
Знамя
– Пей, кум, пей! Не своим угощаю – даром досталось. Пей, а не выпьешь – на улицу выплескивай!
– Выпьем, выпьем! – раздавались отовсюду голоса. – Как можно, такое добро выплескивать!
– Благодарим, много благодарим за угощение, – откланивались другие угощаемые. – Дай вам Бог сто лет здравствовать, сто лет пьянствовать, сто лет на карачках ползать…
– Ха, ха, ха! – отозвался один из стрельцов, высокий и бородатый мужчина лет тридцати. – Нет, брат, не мы, а начальники наши Божьим изволением так-то заползали! В ноги нам кланялись, упрашивали с правежа их снять… А мы – нет да нет! Только и кричим: засыпай им больше! Бей, не жалей! Да так, пока всю душу от них не вымотали, пока все животишки они нам не отдали! Вот и пьем на их счет, и гуляем!
– То они нашу кровь пили – теперь мы ихней напились, напитались! – заметил другой стрелец, широколицый и курчавый.
– Ну, и поделом им! Отлились кошке мышиные слезки! – отозвался какой-то посадский, совсем уже охмелевший и еле державшийся на ногах. – А тебе, боярский холоп, чего здесь надо? – обратился он к Луке Сабуру, пробиравшемуся сквозь толпу.
– Вестимо, не тебя ищу – не тебе и дорогу мне в кружало заказывать, – огрызнулся Лука Сабур, отстраняя посадского рукой.
– Братцы! – крикнул посадский ближайшим стрельцам. – Допросите, дознайте, чего ради этот салтыковский холоп к нам в кружало со своим немытым рылом лезет! Аль его на боярском погребу ковшом обнесли?
– Ну, да, да! Верно! Чего он сюда лезет? Здесь мы, стрельцы, с приятелями гуляем, начальничьи животы пропиваем… А ему чего надобно? – загалдели стрельцы, обступая Луку и преграждая ему дорогу.
– Стойте, стойте, братцы! – закричал со стороны Фома Двукроев, приземистый и широкоплечий детина с целой шапкою рыжих волос на голове. – Не трогайте моего приятеля! Пущай до нашего кружала и ему дорога не запала!
И через плечи товарищей-стрельцов он протянул Луке свою широкую, мощную ручищу.
– Спасибо тебе, Фомушка! – сказал приятелю Лука. – Кабы не ты, пришлось бы мне с вашими ребятами считаться. Пожалуй, и до рукопашной дошло бы! А я, признаться, у тебя на дому прослышал, что идет тут у вас гулянка, – и тут как тут!
– И дело, приятель, дело! Эй, малый! Давай нам браги хмельной осьмуху, да ковши квасу малинового! Пей, приятель!
И вот за осьмухой холодной браги Фома рассказал приятелю, как они своих начальников на правеж ставили, как с них свои убытки доправляли и как потом делили между собою добытое этим путем имущество.
– Житье вам, как я посмотрю! – сказал ему на это в ответ Лука Сабур. – Умирать не надо… Не то, что наша доля горькая, холопская, кабальная! – добавил он с притворным вздохом.
– Погоди вздыхать, приятель, – шепнул ему Фома. – Сегодня мы до своего начальства добрались, а дня через два и за бояр ваших примемся… Ей-ей! Уж это я тебе истину говорю!
– Эк, еще что выдумал! – проговорил с недоверчивой усмешкой Лука, подзадоривая Фому на дальнейшую откровенность. – Легко сказать: за бояр примемся!.. Бояре-то, брат, за себя постоят. Сумеют! Они не вашим начальникам чета.