Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка
Шрифт:
Расскажу подробнее о соседях по комнате.
Мироненко Кузьма Никанорович, мой непосредственный шеф: самый старый из всех нас, порядком за шестьдесят. Впоследствии, года через полтора после моего прибытия, его актировали по старости и по этапу отправили к родным. Очень опытный электрик-практик. Сам из Баку. Еще до революции служил старшим электриком на нефтепромыслах у Нобеля, о котором всегда отзывался с большим уважением, как об очень деловом и знающем человеке, хорошо относящемся к своим рабочим, за что Мироненко и «попал». Нобель его хорошо знал и очень ценил. Подтверждением этого может служить то, что Кузьма Никанорович при Нобеле имел квартиру из пяти комнат и пароконный выезд с кучером, что получали у него только самые ценные работники. Сидел Мироненко по статье 50, параграф 10 (контрреволюционная агитация), имел десять лет лагерей за то, что как-то сравнил порядки у Нобеля с современными.
Мастер он был исключительный, по электричеству умел делать буквально все. Особенно меня поразил один факт. Как-то нам надо было изготовить несколько мраморных плит для щитов. Дали мне мраморный лист миллиметров двадцать толщиной, и я, вооружившись замотанным в тряпку ножовочным полотном, стал отпиливать мрамор по размеру. Полотно было не очень крепкое, и промучившись часа два, я, как говорится, лапки кверху, а не распилил еще и десятой доли требуемого. Подошел Кузьма Никанорович, для порядка матюгнул меня, взял острое зубило, молоток и протюкал по мрамору нужную линию. Поднял лист и слегка ударил им по куску рельса вдоль линии тюкания, после чего мрамор ровнехонько откололся. Вся эта операция заняла не более десяти минут. Впоследствии я и другие монтеры несколько раз пытались таким образом резать мраморные листы, но они у нас после удара о рельс ломались в самых неожиданных направлениях, но только не по требуемой линии. Испортив таким образом пару листов мрамора, мы больше таких экспериментов не проводили, предпочитали мучиться с ножовочным полотном.
Ко мне Мироненко относился по-отечески, уважал мои теоретические познания, которых сам почти не имел. Он часто придирался к моей неаккуратности, иногда не скупясь даже на легкие подзатыльники, на что я никогда не обижался, потому что он всегда бывал прав. Как-то, чтобы открутить гайку на рубильнике щита, я взял плоскогубцы. Это привело Кузьму Никаноровича в ярость. «Засранец! – заорал он. – Ты не электрик, а портач! На каждую гайку существует ключ!»
Лично для меня Кузьма Никанорович очень много сделал. До Свободного я никогда не работал на ЦЭС с мощными генераторами и с распределительной системой. А хозяйство было немалое: две паровые машины Андиновского завода по 300 лошадиных сил, каждая со своим генератором переменного тока, и одна чехословацкая паровая машина «ZKF» с чехословацким генератором на 750 киловольт, трансформаторная подстанция на 6, 6 киловатт и большой распределительный щит со сложной коммутацией. И если за пару месяцев работы я стал вполне квалифицированным ответственным дежурным и диспетчером по распределению электроэнергии станции (мы работали в три смены по восемь часов), то это целиком заслуга Мироненко.
Горбунов Николай Иванович: механик по паровым машинам. Лет за сорок, тоже контрик, ничем особенно не примечательная личность. Немногословный, ничего о себе интересного никогда не рассказывал. Работал не как Кузьма Никанорович – по призванию, а просто потому что голод заставлял. Не прочь был иногда часть своей работы свалить на сменщика. Единственной его особенностью было то, что его клопы не кусали.
Пинчук Лука Васильевич: щирый хохол, настоящий украинский националист, из тех, которые, проектируя виселицу на коромысле, хотели бы с одной стороны повесить москаля, а с другой – жида. Здоровый плечистый малый, лет за тридцать. Тоже неплохой механик по паровым машинам. Характер веселый, в общении – приятен. Любил побалакать, особенно на неприличные темы. Имел лагерную «жену» – худощавую, стройную, черноволосую женщину по имени Сима. Несмотря на лагерные харчи, половая потенция Луки соответствовала таланту его знаменитого тезки из произведения Баркова. Когда он работал в ночную смену, а днем отдыхал дома, Сима регулярно приходила, и, уединившись под одеялом и абсолютно не стесняясь присутствия других отдыхавших в нашей комнате днем, они развлекались и весьма темпераментно.
Имел Лука в лагере и какого-то свояка – по Симе, ее бывшего лагерного мужа – стрелка из лагерной охраны. Свояк иногда запросто заходил к нам в комнату, и они с Лукой дружески беседовали, обсуждая, иногда и в ее присутствии, качества Симы. Все лагерное начальство, конечно, знало об интимной жизни Луки и Симы, но из-за его незлобивого и веселого характера делало вид, что ничего не замечает, и во время визитов Симы к Луке никто их не беспокоил.
Артем, фамилии уже не помню, насосник. Наши паровые машины потребляли очень много воды, и вода эта оставляла накипь на стенках труб котлов. Приходилось время от времени останавливать машины, гасить котел, и специальными скребками, залезши в трубу котла, соскребать накипь. Почему-то эта операция называлась промывка труб. Городская электростанция пользовалась для своих котлов водой из Зеи. Эта вода имела много минеральных примесей, и приходилось промывать котлы чуть ли не ежемесячно.
На нашей ЦЭС зейской водой не пользовались, а для питания котлов у нас была пробурена специальная глубоководная скважина, вода из которой давала гораздо меньше накипи. Мы мыли котлы раз в четыре-пять месяцев, а то и реже. Воду приходилось качать специальным насосом в большую, висящую под потолком станции цистерну, из которой она уже самотеком шла в котлы паровых машин.
Артем отвечал за то, чтобы, по мере иссякания воды в цистерне, подкачивать ее электронасосом из скважины. У него было оборудовано специальное рабочее место, где находились рубильники насосов и прочие приборы, а также удобное полумягкое кресло. Днем Артем более-менее аккуратно выполнял свои обязанности, но в ночную смену дела у него шли хуже: как и Лука, Артем был лагерным комбинатором. Народу в лагере много, и Артем вел какие-то гешефты с уркачами, постоянно что-то продавал и покупал. Деньга у него всегда водилась, и, по лагерным масштабам, немалая. Была у него и лагерная «жена» – молодая симпатичная женщина, работавшая в портняжной мастерской. Особенно занят Артем был днем, в свободное до ночной смены время: тут он имел полный простор для своих гешефтов, да и «жена» нет-нет да урвет часа три-четыре и проберется в нашу комнату, чтобы покрутить с ним любовь, а заодно и плотно перекусить.
Короче, на ночную смену Артем приходил полусонный. «Упустить» воду в цистерне ему, конечно, не давали машинисты паровых машин, как только вода кончалась, они ему орали благим матом с машин: «Артем, блядь! Качай воду!» – да так, что и мертвого разбудят. Артем проснется, включит рубильник насоса и снова заснет. Дальше уже машинистам до Артема дела нет: вода есть, а остальное их не интересует. Вот и качается вода в цистерну, пока та не переполнится. Цистерна висела немного набок, и вода проливалась всегда в одно и то же место, где стояла классическая гоголевская «миргородская» лужа. Если вода из цистерны начинала литься на пол, Артема, конечно, будили, но лужа слегка расширялась.
Начальником ЦЭС у нас был вольный – Григорий Иванович Херувимский. Очень интеллигентный и симпатичный человек, хорошо относившийся к своим зэкам. Он не был специалистом-энергетиком, но неплохо разбирался в работе ЦЭС. И вот надоело ему смотреть на эту вечную лужу. Он понимал, что заставить зэков-насосников не спать в ночную смену выше его возможностей, и поэтому решил здесь применить автоматику, которая бы выключала насос после наполнения цистерны. Он обратился ко мне, как к единственному из персонала ЦЭС, у кого было хоть какое-то инженерное образование, с просьбой заняться этой проблемой.
Я предложил ему несколько вариантов, которые он забраковал из-за отсутствия необходимых для их реализации деталей. Больше я ничего предложить не мог, и тогда Григорий Иванович сказал, что сам подумает над этой проблемой. И через несколько дней он нашел поистине гениальное и элегантное решение этой задачи: рабочее место насосника перенесли в самый центр лужи, которую предварительно осушили. Туда намертво установили кресло и всю электроарматуру. Получилось очень хорошо: насос включался по требованию машинистов, а как только цистерна начинала переполняться, первая же струйка воды лилась прямо на голову заснувшему насоснику. Всякие переливы немедленно прекратились, и больше лужи на полу в ЦЭС не было.
Несмотря на то что Лука и Артем считались контриками, они были абсолютно неграмотны политически. Однажды вечером они мне рассказали, что за год до этого на ЦЭС работал кочегаром и умер еще до моего прибытия сюда какой-то Акулов, который выдавал себя за бывшего главного прокурора СССР [230] . Далее Артем рассказывал, что все они считали Акулова трепачом и совершенно его игнорировали. Все были страшно удивлены, когда я им подтвердил, что Акулов действительно был прокурором СССР до негодяя Вышинского, который его и посадил.
230
Явное самозванство. Иван Алексеевич Акулов (1888–1937), первый прокурор СССР (в 1933–1935 гг.) был расстрелян 30 октября 1937 года.