Москва-Лондон
Шрифт:
— Неплохо, черт возьми! Совсем неплохо, старина Чарли! Вот, смотрите…
На ладонях Чанслера лежали две простреленные Чарли медные пластинки: одна — ближе к центру, чем к краю, а другая — с едва отбитым краем.
— Любопытно, что же произойдет сейчас с моими пулями? — воскликнул Чанслер и вскинул оба пистолета вверх.
— А пластинки? — засмеялась Диана. — Чарли, дорогой мой, вам не трудно было бы установить для Ричарда еще пару пластинок?
Когда это было сделано, Чанслер, затаив дыхание, тщательно прицелился и выстрелил.
Чарли принес пластинки Ричарда: одну — пробитую почти у самого края, другую — невредимую…
Чанслер смущенно развел руками, вздохнул и угрюмо покачал головой.
— Ричард, мой милый, ты ведь поухаживаешь за мною, не правда ли? — попросила Диана.
— Ты хочешь сказать, что тоже будешь стрелять? — удивился Ричард. — Так ты и это умеешь делать? О, святые апостолы!
— М-м-м… Я просто хотела бы попробовать, — лукаво усмехнулась Диана. — А вдруг и у меня что-нибудь получится…
Как только Ричард установил свежие медные пластинки, Диана опустила оружие вдоль тела и несколько секунд пристально смотрела на цель, а затем вдруг резко подняла свои пистолеты и тотчас спустила оба курка одновременно.
Когда дым рассеялся, Чанслер с безмолвным изумлением протянул Диане обе ее пластинки, пробитые почти точно по центру!..
— Теперь наконец я понимаю, — воскликнул совершенно потрясенный Чанслер, — почему мое сердце оказалось пробитым мгновенно и точно по его центру! Но каков прием! Ты непременно должна будешь научить нас ему. Ах, моя невообразимая Диана, теперь-то, надеюсь, ты не станешь отрицать, что ты — богиня?
— Ну… Если ты так хочешь…
Глава XVII
…Наверху в апартаментах прекрасную Диану, эту Пентезилею47, и ее верных рыцарей ожидала совершенно потрясающая, невероятная, ошеломляющая весть: перед вечерним богослужением в соборе Диану соизволит навестить… о да, да, сама ее величество королева Франции Екатерина Медичи!
— О Боже, отврати великий гнев Твой и не дай погибнуть ничтожной рабе Твоей! — Диана упала на колени и уткнулась головою в ковер. Все тело ее содрогалось от рыданий, она была неутешна. — Не дай погибнуть мне именно теперь… Ах, потерпи еще немного, совсем… совсем немного… Я ведь верная раба Твоя, о великий Спаситель… сжалься надо мною…
я не хочу… не смею умереть сейчас…
Мужчины остолбенели от неожиданности. Первым пришел в себя Чарли Смит.
— О, мадам Диана! — воскликнул он, падая на колени рядом с нею. — Вам ли, владеющей шпагой и пистолетом лучше любого рыцаря, бояться какую-то там королеву Франции?! Вы завязываете королей в узлы и боитесь их кружевных королев? Ну, это не укладывается в моей голове. Успокойтесь, мадам Диана, своими слезами вы разрываете мне душу…
Чанслер сел рядом с ней на ковер, положил ее голову себе на колени, нагнулся к ее уху и что-то довольно долго шептал.
— Да, да, мой милый… — промолвила наконец Диана, оправившись от рыданий, — ты прав, конечно… Я так и поступлю… Но… но помоги мне подняться, пожалуйста… Ах, я так благодарна тебе, мой Ричард. Я должна сейчас привести себя в порядок — ведь слезы обезображивают женщину
и вызывают к ней вовсе не жалость, а отвращение. К тому же — безобразных женщин с опухшими и мокрыми носами святые апостолы отправляют служить при вратах ада…
Она закрыла лицо руками и выбежала из гостиной.
— Вот уж никогда бы не подумал, что мадам Диана умеет плакать… так плакать, — недоуменно пробормотал Чарли.
— Она женщина, — вздохнул Чанслер, — с тонкой, доброй, нежной, чувствительной и такой ранимой душой. Ты не можешь знать этого, дружище… Быть может, один лишь я и знаю это…
— Конечно, — убежденно подтвердил Чарли, — это каждый вам скажет. Но почему она так испугалась королевы Франции — вот чего я никак
не возьму в толк…
Чанслер ходил по гостиной, заложив руки за спину, и говорил, казалось, скорее сам с собою, чем со своим другом Чарли Смитом:
— А по-моему, все проще простого. Ведь самая чистокровная королева все равно остается женщиной. Подобно тому, как птица не может не летать, так и всякая нормальная женщина не может не ревновать. Это — ее природа, это — от Бога. Став королевой, получив власть и золото, женщина и ревновать-то начинает по-особому, по-королевски. Я думаю, ревность эта больше похожа на кровавую и коварную войну из-за угла и с тыла, чем на тяжкие душевные переживания простых женщин. Впрочем, простые женщины тоже порою ревнуют по-королевски… На своей шкуре испытал я такое… И не раз… Да и ты тоже, кажется, не с неба свалился… грамотный на этот счет… Просто средств и возможностей у них поменьше, а уж страсти… о, страсти, злобы и выдумки в ней одинаково неисчерпаемо, что в ревности королевы, что в ревности ее прачки! Здесь для меня все ясно, черт возьми, как божий день…
Ричард подошел к Чарли и положил свою левую руку на его правое плечо.
— А дальше я рассуждаю так. Уже больше двух столетий у всех королев Европы есть одна-единственная, непобедимая и неотразимая соперница, которой становится доступно содержимое их государственных кладовых
и казны. Что же получается, черт подери? Им, королевам от рождения, — куча нелюбимых детей-наследников и холодный, презрительный взгляд венценосного супруга, а им, Дианам Трелон, их непобедимым соперницам, — горящие страстью глаза, преклонение, обожание и золото… о, столько золота и баснословно драгоценных сокровищ, сколько, пожалуй, и представить-то себе не может ни одна королева Европы! Ну, тут уж поневоле ревность возьмет за горло и за сердце хоть кого, черт возьми!
— Да… это каждый вам скажет… — согласился Чарли.
— Верно, дружище, это каждый нам скажет… — продолжал Чанслер. — До боли в печенках, до колик в желудке, до умопомрачения хочет женщина посмотреть на свою соперницу и сравнить себя с нею! Здесь для меня все ясно. Никакой загадки здесь нет. Загадку я вижу совсем в другом. Франция без малого шестьдесят лет воюет с Испанией за итальянские земли. Сэр Томас много интересного рассказывал мне об этом. И вдруг
в Антверпене, где находится сейчас двор ее лютого врага, появляется своей собственной персоной мадам Екатерина Медичи — сама ее величество королева Франции, к тому же наполовину заполненная итальянской кровью! Вот это для меня загадка. И она, признаться, не по моим зубам! Она — для сэра Томаса…
Мужчины не заметили, как в двери остановилась Диана, прислушиваясь к их разговору. Теперь он неторопливо вращался вокруг их корабельных дел. Она успела не только привести в идеальный порядок свое лицо, но и сменила туалет, прическу и обувь. Теперь она была в изящнейшем черном платье с великолепными кружевами на шее и груди. Этот простой и строгий наряд искусно подчеркивал светлые волосы Дианы, взбитые сверху и поддерживаемые широкой черной бархатной лентой, ее неотразимо, редкостно красивое лицо, высокий, чистый и гладкий лоб, совершенно неправдоподобно синие, едва увлажненные глаза. И ни единой драгоценности! О, она была сейчас ошеломляюще прекрасна!..