Москва-матушка

Крупняков Аркадий Степанович

— Осмелюсь ли я спросить, мой господин? — закончила вопро­сом свой рассказ Эминэ.

— Спрашивай, джаным! — воскликнул Якобо.

— Где я могла видеть моего господина раньше?

— Только в Суроже. Я больше нигде не был.

— А я никогда не была в Суроже, но мне кажется, что я моего господина знаю давно-давно, с детства. У моего господина дома в Суроже есть служанка?

— Есть. Ее зовут Геба. Она очень хорошая.

— Как жаль. Я бы хотела быть служанкой моего господина.

— Так поедем с нами. Я попрошу отца, и он может купить тебя у Коррадо.

Эминэ радостно засмеялась и сказала:

— Я буду служить хорошо-хорошо.

Порле умывания Якобо и Эминэ пошли в сад и долго бродили по

сырой траве, без умолку рассказывая друг другу обо всем, что может интересовать молодых людей в их пору.

Вечером Коррадо принес соседу-татарину сто золотых монет. Все случилось так, как он предполагал: Якобо попросил отца ку­пить служанку, Христофоро попросил Коррадо узнать, сколько она стоит. Коррадо признался, что он утром уже купил ее за триста золотых и если такая цена славному ди Негро не подходит, он ос­тавит девушку себе. Консул не торговался и уплатил требуемую цену. Так Эминэ стала собственностью Якобо ди Негро.

Улучив момент, Коррадо шепнул девушке:

— Не прозевай счастье свое, глупая. Отец Якобо хочет, чтобы ты заставила юношу позабыть всех женщин на свете.

Эминэ в знак великой благодарности скрестила руки на груди.

Глава девятнадцатая

ШОМЕЛЬКА ТОКАТЛЫ ПИШЕТ ПЕРВОЕ ПИСЬМО

айя, 29 дня. Писано в Крыму.

Думному дьяку Илье Курицыну от Шомельки поклон земной.

Как учил ты меня, дьяче, я сразу же все так и сделал. Господин мой, Никита Василии, как проезжали мы мимо Солхата, из возка меня вы­садили, а я дотемна просидел в степи, а к ночи вошел в столицу хана и пришел к двоюродному брату моему, о коем тебе ведомо. Он уже много лет при ханском дворце золотых дел мастером состоит. Кисет с деньгами — подарок твой ему я отдал немедля. На второй день брат привел ме­ня во дворец, сказал хану, что ему подмастерье надобен, и хан милостиво повелел взять меня к золотому мастеру в обучение, и вот я уж сорок дён как помогаю моему брату, бывая во дворце каждодневно. Много я видел тут и слышал сам, да еще более узнал о татарах от родича моего, который ханскую жизнь знает отменно. Если даст бог, я обо всем буду тебе, дьяче, отписы­вать, письмо слать через здешних караимов в Кафу к господину моему Никите Васильеву, а он эти листы с первой же оказией перешлет в Мос­кву тебе, как было замолвлено.

Какой народ эти ханы — тебе писать не следует, русские люди их хорошо знают: жестоки, коварны, жадны и грязны. Об одном только добавить следует — еще и хвастливы до неимоверности. О том судить по множеству примеров можно. Стольный град татар. Солдатом именуемый, по их хвастливым рассказам, произошел будто бы от такого случая: однажды через город проходил богатый караван купцов азиатских. А хан в то время строил мечеть. Он спросил купца, везущего на верблюдах сто больших бочонков: «Что ты везешь?» Тот ответил: «Сандаловое масло». «Сколько стоит бочка масла?» — спросил хан. Купец, принимая хана за обычного горожанина, ответил: «Тебе не покупать его, зачем знать цену. Оно настолько дорого, что тебя не хватит денег, чтобы уплатить за каплю, не только за бочку». Хан настойчиво и сурово спросил еще раз: «Сколько стоит бочка?». Купец назвал ему цену, и тогда хан отсчитал золотом за все сто бочек и коротко сказал рабочему, при­готовившему раствор глины для строительства: «Сал! Хат!» Что означает: «Снимай! Меси!» И тогда рабочие сняли все бочки с дра­гоценным маслом и замесили на нем глину для мечети.

Сие, дьяче, зело смехотворно, ежели узнаешь, как нынешний хан бранится с сереч-башой, человеком, ведающим освещением дворца, из-за. каждой лишней капли дешевого масла, израсходован­ной на свет в ночи.

Расскажу тебе, дьяче, еще вот что. Задумал недавно хан уди­вить людей и нанял венецианского мастера ему изделать железные ворота. Мастер мне сам рассказал, как ему четырежды приходи­лось переделывать рисунок сих дверей, с каждым разом хан умень­шал начертанное, и теперь вместо прекрасного широкого входа, какой был замыслен венецианцем, построили малые двери, како­вые устыдился бы поставить на свой двор не токмо наш князь, но и мало-мальский прилавочный купец.

Говорят, что хан сейчас строит новый дворец в Салачике около Чуфут-Кале, и дворец тот будет называться дворец-сад, что по-та­тарски будет Бахчи-сарай, и будто думает хан переносить туда свою столицу. Сие для татар все равно, ибо по ихнему обычаю сто­лица хана там, где он поставил свой шатер.

Скупость хана настолько велика, что он повелел сии «величест­венные» двери выломать и перевезти в тот Бахчи-сарай.

Прости меня, что пустой болтовней отнимаю твое время, но, я полагаю, и сие тебе знать надобно.

Теперь о Менгли-хане напишу немногое. Сей правитель из рода Чингизидова, чем он весьма гордится. На торжественных приемах его титл величают полностью, и он таков: «Менгли-Гирей, бен-Хад- жи-Гирей, бен-Мухаммед-Султан, бен-Тимур, бен-Мелек, бен-Кут- лук, бен- Урусхан, бен-Чимгай, бен-Сасы-бука, бен-Тули, бен-Ордэ, <бен-Джучи, бен-Чингиз-хан. Бен — по-ихнему сын. Слово «Гирей»

присоединил к своему имени отец Менгли Хаджи-хан, а что сие оз­начает, неизвестно. Иные говорят, что Хаджи-хана в молодости спас от смерти пастух Гирей, и в честь того Хаджи повелел удер­жать это прозвище за всем потомством.

Менгли-Гирей зело не любит золотоордынского хана Ахмата, непрестанно с ним враждует и для того вступил в союз с польским крулем Казимиром. Сие надо принять во свою пользу при посоль­ских делах здесь и у вас в Москве, распрею татарских царей вос­пользоваться, чтобы выйти на согласие с одним из них, который подальше и побезвреднее, и тем легче справиться с другим, коий ближе и постоянно надоедает набегами на наши земли. О ратной мощи хана скажу — разбойники они, а не воины. Татаре употреб­ляют оружие, известное с древнейших времен,— копье, сабля, кин­жал да колчан со стрелами. Оружие сие редко своей выделки — больше вседобытое в разбое. Оружия в войске немного, но в набе­ги они берут с собой много запасных лошадей, оттого татарское войско кажется многочисленнее против действительности.

Основной ясырь татар — полоняники. Хан получает десятую долю из всех пленников, как и всего протчего награбленного добра. Остальных делят по отрядам. Пленных татаре мучают голодом, побоями, наготою, а простого званья людей до того бьют плетьми, что несчастные сами желают себе смерти. Пленных татаре продают только после того, как откажут в выкупе соотечественники.

Довелось мне быть не один раз в гареме хана. Не подумай, что я по старости лет пустился на грех, нет, мы с братом делали там надписи да арнаменты рисовали. Над входом в гарем начертали: «О, открывающий двери, открой нам наилучшую дверь». До сего времени я думал, веря рассказам, что у хана превеликое множест­во жен. Сие не так. У Менгли-Гирея всего четыре законные жены, коих он менять, согласно Корану, не волен. И еще у него есть две­надцать наложниц. Их он может менять, продавать и восполнять, ежели какая умрет или хан ее разлюбит. Кроме них, в гареме обыч­но живут служанки, рабыни и разные мастерицы. Таких здесь мно­го, более сотни.

Из четырех жен хана старшая, называемая валидэ, пользуется правами царицы. У Менгли-хана валидэ по имени Нурсалтан, о которой тебе, дьяче, известно. Узнал я, что царица сия умна и властна, и хан часто слушает ее советы. Из сего мы пользу делу извлечь сможем.

Если будет час, в другом письмеце опишу тебе весь ханский дворец, а ежели нас повезут в Бахчи-сарай, и оттоля тоже пись­мишко сумею переслать.

Ну, вот и все. Прости, дьяче, что неумно написал, только моей вины тут мало: что я мог узнать за такой короткий срок? Вскоро­сти жди, дьяче, другого листа от слуги твоего Шомельки Токатлы».