Москва-матушка
Шрифт:
— Орда сейчас не та,— тотчас же ответил хан,— царство Ахматово распадается, как перезревший кусок овечьего сыра. Наше ханство встает над Ордой, как барс над волчицей.
— Правдивы слова великого владыки,— промолвил посол. — Орда сейчас не та. Да и Русь також не та. Множество удельных князей встали под могучую руку моего государя, и единством крепится ныне отчизна. Союз между нами потребен равно и ханству вашему и земле Московской, и о том вам не хуже меня ведомо. А что касаемо поминков — не в них
Менгли-Гирей снова посветлел лицом. Посол говорил смело и убедительно. Правда, что Орде не дано жить, а Казимир польский ненадежен в союзе. Если русский князь щедро будет дарить хана, на дружбу с ним следует пойти.
— Хорошо,— произнес хан после некоторого раздумья. — Я пожалую Ивана братством и дружбой. Пусть позовут начальника моей канцелярии и пусть напишут ярлык князю Московскому.
— Сие не по-братски будет, великий хан, — заявил Никита,— братство и дружбу не жалуют, а принимают и поравну оба государя, и ни один из них друг над другом стоять не должен. Ярлык, сколь мне ведомо, суть приказное письмо, и равного брата оно как повеление обидит. Государь мой просит дать шерть, каковую он крестным целованием утвердит.
Твой государь очень много просит! —- воскликнул Менгли.— Не забывай одного — не мой посол приехал в Москву, а ты стоишь перед моим троном!
— Сего я не забываю,— стоял на своем Беклемишев. — Одначе, великий хан, видно, сам запамятовал, что его человек Гази-баба еще раньше стоял перед русским троном и государем моим был принят ласково. И голоса на него государь не поднимал. Между тем, ты кричишь на государева посла, словно на конюха своей дворцовой конюшни.
В зале Дивана после ответа стало шумно. Хазнадар-ага вскочил и, тряся седой бородой, визгливо прокричал:
— Никогда и никто в этой священной обители Совета и суда не отзывался о нашем повелителе так неуважительно! О великий хан! Такого потерпеть нельзя.
— Пусть уходит отсюда неверный!
— Нечестивцу не место в обители хана!
К Беклемишеву подбежали два дюжих аскера и встали по бокам, готовые исполнить любое слово хана.
Менгли-Гирей, покусывая губы, молчал. Его лицо пылало гневом.
— Увести его.
Аскеры схватили посла за руки и поволокли к выходу. Ши- рин-бей спешно подошел к хану и тихо начал что-то говорить. Разман-бей, следовавший за послом, остановился у входа и с поклоном спросил:
— Аллах велик в небе, хан — на земле. Каждое его слово свято и законно. Куда великий прикажет отвести неверного?
— Пусть идут в посольский двор и ждут нашего решения.
В посольском дворе аскеры ни на шаг не отходили от Никиты Беклемишев позвал к себе Чурилова и сказал:
— Теперь на тебя да на Тугейку надежда. Пошли Шомельку к Ширину, посули ему большой бакшиш. Хан его слушается. Тугейка пусть идет тайно к Нурсалган. Насколько я понял — он парень с головой, знает, что и как выговорить.
Чурилов разыскал Тугейку, передал ему привет боярина. Тусейка много говорить не любил, а если что и скажет, то прямо:
— Ни явно, ни тайно во дворец нам не попасть. Золота надо.
— Много?
— Не больно много. Дворцову стражу подкупить.
— А если во дворце нас поймают? Ведь голову снесут.
— Во дворец не пойдем. Нам бы только царице весть подать. Сама придет.
— Вот держи,— Никита положил в руку Тугейки кисет с золотом. — Устраивай сие дело, как лучше. Я тут не ходок.
Вечером перед сменой караулов Тугейка долго околачивался у ворот в крепость, ожидал удобного случая. Один из стражей, наконец, отошел от ворот и пошел вдоль стены. Тугейка догнал его и без обвиняков сказал:
— Тебе деньги нужны?
— Деньги всем нужны,— ответил страж, не оглядываясь.
— Надо весть во дворец передать.
— Кому?
— Царице Нурсалтан.
– - Трудно,— сказал страж. — Ази живет в гареме, туда ходу нет. Очень трудно.
— Евнух поможет...
— Ему тоже деньги нужны.
— Дам и ему.
— А страже около гарема?
— Дам и страже...
— А служанке, которая унесет весть царице?
— Шайтан с тобой — дам и служанке.
— Еще надо дать...
— Э-э,— Тугейка остановился,— аллах тебе спутник. Иди. Я найду не такого жадного, как ты,— и зашагал обратно.
— Постой-постой,—страж схватил его за рукав,—говори, что передать.
— Скажешь ей: приехал Туга, который из Казани. Что она на то ответит, скажешь мне. Я тут буду ждать.
— Давай деньги.
— Рано. Вот возвратишься — тогда.
Страж тряхнул бритой головой и скрылся за воротами дворца. Устроившись меж корнями большой чинары, Туга приготовился к долгому ожиданию. Но как только стемнело, от ворот отделились две фигуры — мужская и женская. Туга вскочил, вышел на дорогу, поравнялся с мужчиной, сунул ему в руку кисет. В одном из переулков страж исчез — как растаял.
– Ты ли это, Тугейка? — раздался голос под покрывалом.
— Я, валидэ, я.
– - Ты вырос — тебя не узнать.
— Если бы ты видела своих сынов. Они еще выше меня...
— Говори, говори.
– Впереди люди идут, валидэ.
Нурсалтан схватила его за руку и свернула в заулок. Скоро пришли они к богатому дому, постучали. Их встретила старая женщина, провела в просторную комнату с двумя светильниками. Нурсалтан долго рассматривала Тугу. В ее глазах стояли слезы, и он понимал чувства матери.