Москва в очерках 40-х годов XIX века
Шрифт:
Сильный толчок прервал рассуждения Саввушки.
– Эк разинул рот-то: ворона влетит! – крикнул мимоходом разносчик с лотком, задев портного локтем.
«Зазевался маленько, любезный. Ты вот бежишь, знаешь куда, на барыш надеешься: а мне надеяться на что? Вон извозчик едет – седока надеется залучить, а это сапожник с работой на рысях бежит в город – на деньжонки надеется; гляди, и барин-то идет бодрой походкой – тоже, я чай, на какой-нибудь интерес рассчитывает… У всех хоть мало-мальски есть надежда; плохо жить без нее на свете. А у меня-то какая? Куда теперь пойдешь, кого просить?..»
Остаток этого дня Саввушка просидел дома. Работа не шла ему на ум; на пищу не было позыва; а думы, одна другой печальнее, приходили сами собою, незваные, и гнули седую голову. Около сумерек он опять пошел в «Старую избу».
Вот уже более часу стоит перед ним бутылка, а он еще и не принимался за нее, все смотрит по сторонам, как будто ожидая вчерашних сцен. Но сцены эти не повторялись, и вообще в заведении было и гостей и шума вполовину против вчерашнего. Из прежних посетителей Саввушка заметил одного только Фединьку, который был одет уже не в щегольское полукафтанье, а в старый затрапезный халат, распивал не дюжину, а одну бутылку, и то выпрошенную в долг у буфетчика, который сегодня не оказывал особенного внимания к прокутившемуся гуляке.
Прошло еще с час; немало посетителей сменилось в заведении, а Саввушка и с места не трогался, и пива не пил. Лавочку стали запирать.
– Нет, видно, не придет моя Саша, – проговорил он со вздохом и побрел домой.
У ворот его дома несмотря на поздний час стоял кружок молодиц, которые с жаром разговаривали между собою.
– Что, и ты, верно, на свадьбе был? – спросила Саввушку одна из них.
– На какой?
– Да у нас в приходе была. Курлетова замуж свою воспитанницу выдала за какого-то судейского: парочка славная. Мы сейчас оттуда. Бал какой – музыка, танцы…
– Какая Курлетова? Та, что в Мещанской живет? – спросил Саввушка, вдруг озаренный счастливою мыслью.
– Ну да, она самая – Ольга Петровна, генеральша. Одну воспитанницу выдала, а другая на руках осталась; и ей приищет жениха. Добрая барыня, дай ей бог много лет здравствовать! уж сколько сирот на своем веку пристроила к месту.
Саввушка принял к сведению это обстоятельство и решился на другой день попытать счастья – сходить с поклоном к госпоже Курлетовой. «Утро вечера мудренее; авось господь не до конца прогневался на нас», – подумал он и лег, немного успокоенный.
Недалеко от Божедомки, в одной из Мещанских, стоял уютный деревянный дом с мезонином – жилище покровительницы бедных невест. На воротах значилось: «статской советницы»; но госпожу Курлетову все соседи на версту кругом называли не иначе, как «генеральша», а в глаза: «ваше превосходительство», – и никто не смел усомниться в законности этого титула. Вдова с изрядным независимым состоянием, она умела поставить себя в такое положение, что между светилами своего круга составляла звезду первой величины и занимала почетное место на всех балах и вечерах, на свадьбах, крестинах и похоронах. Находясь в тех почтенных летах, когда умная женщина перестает уже думать о замужестве, она обратила всю свою деятельность на бракосочетание других, и можно сказать, что была свахою по страсти, без всяких корыстных видов, свахою в благородном значении этого слова, потому что не просто сватала, а «составляла партии». Все чающие супружества – девицы и зрелые девы, молодые вдовушки и молодящиеся вдовы, розовые юноши и основательные молодые люди, солидные холостяки и расчетливые вдовцы, – все у ней были на счету, и для каждого она, хотя мысленно, составляла «приличную партию». Для влюбленных она была настоящею благодетельною волшебницей. «Ольга Петровна! составьте наше счастье», – умоляла ее парочка нежных голубков, к которым не благоволила судьба, и Ольга Петровна ездила, просила, переписывалась, убеждала, интриговала – словом, хлопотала до тех пор, пока желание влюбленных не увенчивалось успехом. «Ольга Петровна, – говорил ей какой- нибудь промотавшийся герой средней руки, – поправьте мою карьеру, остепените меня; финансы чертовски расстроены!» И Ольга Петровна искусными дипломатическими мерами сближала его с жаждущею брака вдовою и соединяла их неразрывными узами. «Ольга Петровна! как матери родной открываюсь вам: жить не могу без Вольдемара!» – жеманно и стараясь покраснеть, шептала ей перезрелая дева. И добрая покровительница употребляла всю свою изобретательность, чтобы вздохи девы обратились в томные нежности супруги. Мало того, про запас, на случай, у Ольги Петровны всегда были две-три воспитанницы, сироты или дочери небогатых родителей, и для каждой из них она умела найти хорошую партию. Скорее расчетливая, чем щедрая, Ольга Петровна не скупилась, однако, когда приходили к ней просить на приданое бедным невестам, и наделяла просительницу двумя-тремя поношенными платьями, старым бельем и даже деньгами; а если невеста была миловидна собою, то нередко вызывалась быть у нее посаженою матерью и, как водится, не скупо одаривала названую новобрачную свою дочь.
К этой-то госпоже решился Саввушка идти с просьбою о своей Саше и уже заранее утешал себя мыслию, что авось бог даст, крошечка его будет пристроена, что генеральша возьмет ее к себе в дом, обучит всему, может быть, и по-французскому, да и выдаст за хорошего человека, пожалуй, еще за благородного…
Просители генеральши разделялись на два разряда: просто на бедных и на бедных с невестами. К первым она выходила сама в переднююю, последние допускались в залу. Старый дворецкий досконально расспросил Саввушку, кто он и зачем.
– Что ж ты ее, дочь-то, не привел с собой? – заметил он с упреком, выслушав рассказ портного.
– Да она у места живет, нельзя, – отвечал Саввушка.
– Как же я доложу генеральше?
– Так и скажите: отец, мол, пришел, а дочь явится после благодарить ваше превосходительство; он, мол, здешний обыватель – ведь я на Божедомке живу, у Дарьи Герасимовны, Саввушка, портной, может быть изволили слыхать. Так и скажите: отец, мол, с слезным прошением на бедную невесту, а дочь, мол, после…
Убежденный этим доводом, дворецкий пошел докладывать и через несколько минут позвал Саввушку в залу.
Генеральша сидела вместе с какой-то молодой девушкою, вероятно ее воспитанницею, судя по их взаимному обхождению. Окинув Саввушку взглядом и, видимо, довольная его грустно-почтительною наружностью, она приветливо спросила:
– Что тебе, старичок? Дочку замуж выдать собираешься? Хорошее дело.
– Так точно-с, ваше превосходительство. Только осмелюсь доложить, не родная она мне дочь, да стала больнее родной. Изволите видеть, ваше превосходительство, как дело-то было…
И Саввушка рассказал генеральше известную нам историю Саши…
При словах «полпивная лавочка» Ольга Петровна вопросительно взглянула на молодую девушку.
– Je crois, maman, que c’esl un cabaret [1] , – отвечала та нараспев.
– Нет, не кабак, сударыня, – смело заметил Саввушка, поймав на лету знакомое ему слово, – кабак совсем другое, у кого угодно извольте спросить; а это лавочка, заведением называется, народ хороший бывает, и из купечества много…
– Все-таки не хорошо девочке наряжаться в мужское платье и заходить в такое место, – возразила генеральша, – верно, она получила дурное воспитание?
– Какое, матушка, ваше превосходительство, воспитание! Известно, обучили кое-как грамоте да иголку в руках держать, и все тут воспитание. А девочка, смею доложить, добрая, с поведением.
– Что же я могу сделать для тебя?
– Заставьте за себя вечно бога молить, ваше превосходительство, будьте ей вместо матери, осчастливьте сироту… если милость будет, к себе в дом ее возьмите: она лучше какой крепостной услужит вашему превосходительству…