Москва времен Чикаго
Шрифт:
— Ладно. Тогда назову ключевое слово: уран.
— Что? — сразу насторожился следователь. — Что вы знаете?
— Я еще раз повторяю, не по телефону. Я и так слишком много наговорила. Итак, жду вас завтра, в двенадцать дня, у себя в редакции.
— Договорились! Я буду.
«Видит, Бог, — подумал Генеральный прокурор, — два дня я терпеливо ждал. Но Николай Николаевич так и не соизволил сообщить мне о своем решении. А это уже чревато потерей доверия ко мне у подчиненных, которые вынуждены
Но прежде чем дать «добро» начальнику Следственного управления, Александр Михайлович все же решил позвонить премьер-министру:
— Здравствуйте, Николай Николаевич. Я решил напомнить, что жду вашего ответа.
— Это вы о чем?
Генеральный прокурор ожидал чего угодно, но не такого вопроса. И потому несколько растерялся.
— О чем? Могу напомнить. О вашем деле.
— Ах, о моем деле! Вы что, собираетесь упрятать меня в одно из ваших пенитенциарных учреждений?
Александр Михайлович понял, что разговор в таком духе ничего нового не даст. Более того, поставит его в смешное и двусмысленное положение. И он подумал:
«В самом деле, зачем мне это надо? Я, как мальчик, упрашиваю его, вместо того чтобы вести дело. Не хочет — не надо. Я поступил порядочно и по-человечески».
И потому вслух он просто сказал:
— Мне хотелось вам помочь. Но наши отношения в данном случае напоминают мне разговор двух глухих. Всего вам хорошего.
И он положил трубку.
И нажал кнопку связи с начальником Следственного управления:
— Виктор Васильевич, дайте приказ Ускову продолжать следствие.
— Понял. Ему нужна санкция на арест Петракова.
— Если оснований достаточно, я санкцию дам.
— Хорошо. Я сейчас принесу документы.
Усков сдержал слово, данное Булановой, и на следующее утро выехал к ней в областной центр. Он не стал больше никуда заезжать и направился прямо в редакцию.
Правда, он очень сожалел, что не успел взять ордера на арест мэра. Тогда бы он мог, как говорится, соединить полезное с приятным. А документы, которые может предоставить по данному делу журналистка, только подтверждали бы необходимость ареста Петракова. Но приходилось довольствоваться тем, что было.
У здания редакции его внимание привлекли две милицейские машины, припаркованные прямо у входа. Но он не придал этому значения: мало ли зачем сюда приехала милиция? Теперь и в любом другом городе было все, чем могла похвастать столица: взрывы, террористические акты, перестрелки на улицах.
Выйдя из лифта, он направился к кабинету, в котором когда-то бывал.
Но перед дверью ему внезапно преградил путь знакомый по предыдущему визиту прокурор города. Причем в сопровождении двух офицеров милиции с оружием в руках.
— Андрей Трофимович Усков? — поинтересовался прокурор города, хотя прекрасно помнил следователя по его визиту.
— Да, я, — спокойно ответил Усков.
— Вы арестованы. По подозрению в присвоении крупной суммы валюты. Вот постановление прокуратуры города о вашем задержании.
— Это абсурд! — воскликнул следователь. — И вы прекрасно об этом знаете.
— Я ничего не знаю. На ваши незаконные действия в прокуратуру поступило заявление.
— От кого?
— На все ваши вопросы мы дадим ответы после задержания. Здесь не место для выяснения истины. Проведите задержанного! — приказал прокурор офицерам милиции.
Только теперь Усков понял, что попал в западню. И эту ловушку ему подстроила прекрасная дама с медовым голосом по имени Джульетта.
— Стерва! — спокойно проговорил Усков в сторону кабинета Булановой.
Напрасно. В своем кабинете Джульетты Степановны, конечно, не было.
Время шло, Джевеликян все еще находился в камере следственного изолятора и знакомился с материалами обширного уголовного дела, в котором он был одним из главных участников. И чем больше он читал, тем яснее понимал, что ему отсюда не выйти. Даже немыслимые деньги и лучшие адвокаты ничего не могли бы придумать, кроме того, чтобы скостить с приговора несколько лет тюрьмы.
Но это его не устраивало. Надо было срочно что-то предпринимать. И он решился: бежать! Бежать из этой, оказавшейся такой негостеприимной страны!
— Надзиратель, дело есть! — гаркнул он во всю глотку.
Буквально через несколько секунд лязгнул металлический запор, и в приоткрытую дверь заглянул надзиратель.
— Мягди Акиндинович! — примирительным тоном сказал он. — Вы таким рыком распугаете всех сокамерников!
— А вы отрежьте мне одно яйцо, и я буду говорить фальцетом.
В камере раздался такой гогот, что стены задрожали от восторженного рева десятков здоровых мужских глоток.
Надзиратель не нашелся, что ответить. Он предпочитал не портить отношения с таким могущественным авторитетом, как Джевеликян.
А Мягди между тем поманил его к себе и что-то зашептал на ухо. Затем протянул ему несколько стодолларовых купюр, которые мгновенно исчезли в кармане куртки надзирателя.
— Будет сделано, Мягди Акиндинович, — уверил он.
И закрыл тяжелую металлическую дверь на замок.
Буланова, конечно, видела, как задержали Ускова: следила в щелочку двери кабинета напротив. И как только милиция увела Ускова, сразу бросилась вниз, в библиотеку.
— Ну и стерва я, Зинок! — прямо с порога выпалила она.
— А что, собственно, случилось? — спросила подруга и протяжно зевнула. Она сегодня встала очень рано, чтобы постирать белье, и потому не выспалась. — Не дала своему мэру?
— И мэру, и пэру, и всем не дала. А честного и порядочного парня подставила.