Мост бриллиантовых грез
Шрифт:
Занятая размышлениями, Фанни не расслышала шагов за дверью и резко отпрянула, когда та вдруг распахнулась:
– Бонжур. Вы кого-то ищете?
Мгновение оторопи, жгучего стыда – потом до Фанни дошло, что перед ней вовсе не Роман, а незнакомая женщина.
Благодарение богу, не девчонка, не любовница – взрослая женщина, женщина в годах. Наверное, его мать.
Ну да, прав был Роман – у нее отличный французский. Говорит практически без акцента.
Фанни смотрела на нее со странной смесью чувств: облегчения от того, что не нужно ревновать; стыда, что попалась в такой двусмысленной ситуации; желания сбежать и… желания остаться, подчиниться острому любопытству – узнать, какая она, мать возлюбленного?
– Кто вам нужен?
Ни намека на приветливость или простое любопытство. Ледяной голос герцогини, обнаружившей в парадной зале замка младшую помощницу подметальщицы подвала. Еще одна аристократка, фу-ты ну-ты!
– Я… – слабо выдавила Фанни, но прикусила язык. Хотела соврать, что ищет свободную комнату, чтобы снять ее, однако спохватилась, что ее голос может услышать Роман.
Нет, он не должен даже заподозрить, что она была здесь, что следила за ним!
Фанни повернулась и опрометью кинулась прочь по коридору. Вниз, вниз, с трудом ловя ногами узкие ступеньки. Не хватало еще ногу подвернуть, свалиться тут! Бежала, словно нашкодившая девчонка, кожей угадывая разговор на чужом языке.
Роман: Кто там был?
Маман: Да какая-то дама. Бросилась от меня, как сумасшедшая.
Роман: Ну, может быть, и впрямь сумасшедшая!
«Ты прав, любовь моя, сердце мое! Ты прав! Я сошла с ума от любви к тебе, я готова на все, только бы с тобой не расставаться! Будем надеяться, что твоя маман видела меня только мгновение, не разглядела лица и одежды этой сумасшедшей и не сможет описать меня!»
Фанни прибежала домой сама не своя и, сразу пройдя в спальню, встала перед огромным, во всю стену, зеркалом, которое некогда купил ее прадед. Если бы кому-то взбрело в голову вынести его из квартиры, его пришлось бы разрезать или разбить: зеркало было вмонтировано в стену еще в 1887 году, когда проводилась капитальная перестройка здания. С тех пор все ремонты и перестройки дома не затрагивали уникального зеркала. Конечно, оно было гораздо старше 1887 года, однако даже приглашавшиеся Полем-Валери консультанты не могли установить его истинный возраст. Фанни, впрочем, было достаточно утверждения, что зеркало старинное. Да тут и сомнений-то быть не могло, ибо только старинные зеркала придают отражению глубину, создают ощущение зазеркалья – иного мира, а современные – они плоские, они отражают только то, что находится перед ними, да и то искажают чрезмерной правдивостью. Это зеркало знало Фанни как облупленную, с младенческих лет! А еще раньше оно отражало ее родителей, ее деда с бабкой, прадеда с прабабкой… Этому зеркалу Фанни верила, как древние верили дельфийскому оракулу. И сейчас, встав перед ним, Фанни с назойливостью злой мачехи из сказки о Белоснежке задала смертельно важный вопрос: свет мой зеркальце, скажи, красива ли я или мать Романа еще красивее?
Собственно, какое это имело значение? Почему неотступно преследовало ее это странное, усталое, прелестное лицо с холодноватыми светлыми глазами? Что ей вообще до матери Романа? Он уже достаточно взрослый, независимый, у него своя жизнь, он сам может решить, что ему делать, как жить… И с кем жить!
Не все так просто, ох, не все! Если Фанни выглядит моложе, значит, Роман не будет постоянно сравнивать ее с матерью, не будет постоянно вспоминать о возрасте любовницы… Отодвигается, отодвигается тот неизбежный день, когда он однажды утром протрет глаза, посмотрит на спящую рядом подругу и подумает: «А что я, пардон, здесь делаю?!» И исчезнет.
Утро… Фанни ненавидела утро! Правильно кто-то умный сказал, в каком-то романе она это читала, кажется, у Дафны Дюморье: мол, ни одна женщина не должна показываться мужчинам до одиннадцати утра! Да, конечно, Фанни впервые встретилась с Романом именно ранним утром и даже не была накрашена. Однако это ничего не значит – ведь тогда они еще не были вместе, неразделимы, одним целым!
Конечно, это только Фанни кажется, будто они неразделимы. На самом-то деле Романа рядом с ней ничто не держит, он с таким же успехом может исчезнуть навеки не утром, а вечером или в полдень. Ну что, что сделать? Как привязать его к себе навсегда?
Навсегда… Это понятие только кажется вечным, бесконечным, а на самом деле оно с каждым годом укорачивается, пока не сделается чем-то эфемерным.
Прожить оставшуюся жизнь рядом с Романом – вот чего хотела Фанни.
Чем его можно прельстить? Чем приковать к себе?
Она вздрогнула, услышав, как поворачивается ключ в замке: вернулся Роман.
– Фанни, ты здесь? – крикнул он с порога.
Голос был какой-то странный.
Так, понятно. Значит, мать описала ему «сумасшедшую», он узнал Фанни и сейчас в гневе выкрикнет, что не позволит следить за собой, лезть в свою жизнь, что у нее нет никаких прав на него, что он ей не муж, за которым жена имеет право следить…
Вот оно! Вот решение проблемы!
Фанни не успела додумать: Роман ворвался в спальню, бросился к ней, схватил в объятия, прижал так крепко, что не вздохнуть.
– Ну ты куда пропала? – пробормотал, утыкаясь теплыми губами ей в висок. – Я сбегал маман навестить, вернулся в бистро – тебя нет, и никто не знает, куда ты ушла. Я перепугался! Стал тебе звонить на портабль, а ты его забыла на своем столе.
Ну да, она сорвалась, забыв вообще про все на свете, не только про мобильный телефон!
Так, значит, маман ничего ему не сказала. Или Роман не узнал Фанни по описанию. Уже легче…
– Ну и как твоя маман поживает? Как ее дела? Устраиваются?
– Ее дела? – хохотнул Роман. – Ее дела никогда не устроятся! Если бы она жила, как живется, может, ей и повезло бы, но у нее знаешь какая навязчивая идея? Выйти замуж за миллионера! Ты представляешь?! Тут хоть пруд пруди молодых и красивых женщин, на которых и ловятся миллионеры, а она…
– А она – что? – перебила Фанни. – Она старая уродина?
Роман чуточку отстранился, и Фанни поняла, что обидела его. Да… эти глаза, это нервное, очаровательное лицо… Она какая угодно, его мать, только не старая уродина!
– Ну не обижайся, – испуганно попросила Фанни. – Я же твою маман не видела, я не знаю, какая она.
– Она очень красивая, – ответил Роман все еще с холодком в голосе. – Глаз не оторвешь. На самом деле во Франции кошмарно мало красивых женщин! Я даже удивился, когда приехал. Ну вот ей-богу, моя маман и ты – чуть ли не единственные женщины здесь, на кого я смотрю с удовольствием.
Наверное, Фанни должна была почувствовать обиду за своих соотечественниц. Но не почувствовала. Ну вот такая она не патриотичная оказалась! Тем паче что Роман был прав. Между прочим, есть даже анекдот о том, как Господь распределял женскую красоту. Он решил так: «Я дам итальянкам самые красивые глаза и чувственные губы, испанкам – самые стройные ножки и маленькие ручки, шведкам – самые красивые волосы, англичанкам – самую тонкую талию, немкам – самую пышную грудь… ну а во Франции будут самые лучшие виноградники!»